Затворники

Оставив посетителей на кухне за бесплатным кофе и выпечкой, под бдительным оком Мойры, мы с Рейчел зашли в часовню. Мне нравилось, как там звучали голоса – совокупность тихих шепотов, сливавшихся в нечто совершенно иное, в монашескую молитву или медитативный напев. Шаги в каменном коридоре снаружи создавали слабый ударный аккомпанемент. Я представила себе, как в церквях и соборах Европы посетители обходят по кругу стояния Крестного Пути[21], расписанные итальянскими, фламандскими или французскими мастерами, а рядом идет приготовление к настоящей мессе.

Рейчел села на скамейку и откинулась на спинку, обхватив пальцами край сиденья; ее лицо было обращено к потолку, где свет проникал сквозь витражи и расплывался красными, синими и зелеными пятнами по светлым каменным стенам.

– Итак, ты собираешься это сделать, да?

Она произнесла это не как вопрос, а как констатацию факта.

– Что ты имеешь в виду?

– Тебя и Лео.

– Я еще не решила.

– О, но ты уже приняла решение. – Рейчел наклонила голову в мою сторону, и наши глаза встретились. – Рядом с ним ты выглядишь так, словно изнемогаешь от желания.

– Я даже не знаю его. – Я чувствовала, как жар распространяется не только по моим щекам, но и по всему телу.

– А тебе это нужно?

Я не знала. В большинстве случаев мужчины, с которыми я имела дело, были либо едва знакомы мне – случайные связи на одну ночь на втором и первом курсах, посетитель кафе, приехавший в город на выходные, с которым я познакомилась, работая официанткой, выпускник, собирающийся поступать на юридический факультет, – либо я знала их всю свою жизнь. Между этими категориями не было чего-то среднего, а Лео уже оказался где-то посередине.

Мы снова прошлись по галереям, остановившись в зале ранней готики, где стены были украшены великолепными образцами витражей из соборов Кентербери, Руана и Суассона. На одном из них была изображена женщина в золотом платье, сжимающая в руках две бутылки; название гласило: «Женщина, раздающая яды, из легенды о Сен-Жермене Парижском, 1245–1247 годы».

* * *

В тот вечер я задержалась допоздна, хотя, вспоминая об этом сейчас, не могу понять почему. После полудня прошел ливень, который сбил жару, пусть и не влажность, оставив сады пропитанными тяжелой сыростью. Когда наступило пять часов вечера, Патрик и Рейчел ушли, лишь вскользь спросив, надолго ли я планирую остаться. Я ответила, что еще на час, при этом зная, что хочу дождаться темноты. Я хотела почувствовать себя полностью одинокой в этом помещении, не слышать ничего, кроме легкого эха собственного дыхания или шелеста бумаги под подушечками пальцев.

Как только солнце село, я закрыла книги и пошла посидеть на краю клуатра Боннефон, наблюдая, как луна поднимается над верхушками деревьев. И пока я смотрела, время незаметно текло мимо меня, и день все глубже переходил в ночь. Подняв лицо к небу, я не могла отделаться от мысли, что ночное небо в Нью-Йорке отличается от того, каким я видела его в Вашингтоне. Мне представлялось, что здесь созвездия расположены по-другому, луна убывает медленнее, а земля вращается вокруг своей оси быстрее. Хотя я прекрасно понимала, что ничего подобного быть не может.

Когда луна засияла прямо над моей головой, я решила вернуться в библиотеку. Прошло, наверное, часа два, и когда я толкнула дверь, внутри было темно. Полагая, что охрана просто выключила свет, обнаружив, что комната пуста, я инстинктивно потянулась к выключателю. Но когда дверь закрылась, я увидела, что комната не совсем темна – ее дальний конец был освещен двумя большими канделябрами, источавшими воск и жидкий желтый свет.

Сначала я не увидела людей, так как они оставались в тени. Но разглядела карты, разложенные на столе; сусальное золото их рисунков мерцало и отражало свет свечей. Только когда Патрик пошевелился, силуэты стали отчетливо видны: изгиб его руки, завеса ее волос – знакомые очертания.

– Энн… – произнес он, и когда мои глаза адаптировались к тусклому свету, я увидела, что он уже сделал несколько шагов ко мне, сократив расстояние, чтобы коснуться моей руки и поддержать меня.

Рейчел осталась сидеть на другом конце стола, и никто из нас, похоже, не мог найти нужных слов. Все вопросы, которые я хотела задать, казались излишними – и так было ясно, что происходит. Несомненно, они думали, что остались одни; в конце концов, я, уходя из библиотеки, закрыла книги. Эксперимент, гадание, как бы они ни собирались это назвать, не должно было меня касаться. Я понимала, что мое присутствие было недоразумением, ошибкой и что у нас у всех есть секреты, которые мы должны хранить друг от друга – я от Рейчел и Патрика, Лео от всех нас, – и отчасти мне это нравилось, поскольку означало, что каждая унция информации и сокровенных знаний добывается тяжелым трудом.

– Энн, – повторил Патрик, ведя ладонью по моей руке к плечу. – Извини, пожалуйста. Мы должны были пригласить тебя.