Затворники

– Вопрос не в том, применялось ли в ту пору гадание. Конечно, применялось. Астрология, как мы знаем, была повсюду. Мы знаем также, что аристократы эпохи Возрождения были одержимы вопросом, насколько их судьбы предопределены или подвержены изменениям. Они хотели знать, на что они могут повлиять, что остается на волю случая, а чего они не могут избежать. Это увлечение досталось им от греков и римлян, которые постоянно обращались к оракулам, дабы разобраться в судьбах людей. И если средневековый христианский мир не обращался к оракулам, то лишь потому, что это была эпоха, одержимая апокалиптическим мышлением: тенденция, переданная самым главным оракулом из всех – Христом.

Диболд перевернул страницу, лежащую на кафедре, и продолжил лекцию. И хотя я знала, что мы должны остаться – нам придется высидеть сеанс вопросов и ответов, о котором Патрик говорил так вяло, что я опасалась, как бы он не бросил это мероприятие заодно со светскими беседами и кофе, – мне очень хотелось покинуть аудиторию и вернуться к бумагам, которые я хранила рядом со своей кроватью. Чтобы снова увидеть своими глазами, что это тот самый водяной знак – хотя я и так знала это.

– И тогда возникает вопрос: откуда нам это известно? Откуда нам известно, какая судьба нас ожидает? Этот вопрос занимал ученых мужчин и женщин на протяжении всей эпохи Возрождения. Они хотели знать будущее – как хорошее, так и плохое… в особенности плохое. Вопрос был всегда один: могут ли они изменить это будущее, или оно предопределено? Обречены ли они на тот или иной исход? Именно этот вопрос лежит в основе того, что мы рассматриваем здесь сегодня.

Рейчел наклонилась через подлокотник, как будто хотела что-то прошептать, но остановилась, когда Диболд продолжил:

– Конечно, я искал этот феррарский оракул, но так и не нашел другого упоминания о нем. Я спрашивал об этом феррарских ученых в Болонском университете, но все они только пожимали плечами. «Что это может быть?» – спрашивали они. «Возможно, храм, – отвечал я. – Может быть, комната в Палаццо Скифанойя. Картина…» – Он указал на экран позади себя.

– Карта Таро?

В зале воцарилась выжидательная тишина. Диболд покачал головой.

– Увы, тем летом я не нашел в муниципальных архивах ни одной записи о гадании на Таро. И в окрестных городах тоже. Но потом я вернулся к своему надежному латинскому словарю и начал прослеживать корни слова oraculum. Оказалось, что оно происходит от orare, что означает «молиться» или «просить». И я вернулся к строке в протоколе ареста, той самой, которая, как я думал, могла указывать на то, что у герцогини Феррарской был оракул, и понял, что можно истолковать ее и так: кто-то за пределами двора подслушал – или ему рассказали – о молитвах герцогини. И тогда я понял, насколько тонка грань, разделяющая то, что мы знаем как судьбу, и то, что мы считаем выбором – просто интерпретация, на самом деле. Не более того.

Герб Диболд говорил еще тридцать минут, объясняя, что, даже если карты Таро не использовались для гадания, искусствоведам пора отдать должное их иконографии. Он сравнил карты пятнадцатого века с образцами римских и греческих статуй, с фресками и мозаиками Равенны. Когда профессор закончил лекцию под аплодисменты и в зале включили свет, мы с Рейчел просто уставились друг на друга, причем достаточно надолго, чтобы люди в соседних креслах начали задевать наши колени, прося нас отодвинуться.

Мы поплелись обратно по лестнице в атриум, но толпа разделила нас и разнесла по разным углам. На запланированном кофе-брейке предлагались бутерброды с чаем и макаруны, но я не была голодна. Мне хотелось подержать в руке карту, чтобы осязаемо почувствовать, насколько Герб Диболд ошибся. Что у герцогини не только был oraculum и она не только передала его своей дочери, но к тому же мы нашли его; колода карт Таро и была ее оракулюмом.

Лора подошла ко мне и спросила:

– Не хочешь выйти на улицу и покурить?

– Я не курю.

– Тогда можешь подышать свежим воздухом.

– Вообще-то, – отозвалась я, оглядываясь туда, где Патрик и Диболд вместе стояли возле лестницы; Патрик жестикулировал решительно, неистово, а Диболд потирал рукой затылок, – я действительно хотела бы подышать свежим воздухом.

Мы спустились по лестнице, ведущей на Мэдисон-авеню, где клены, посаженные перед библиотекой Моргана, были усеяны восково-зелеными листьями, а жара стояла такая, что даже ветерок от проезжающих машин приносил облегчение. Как и на всех научных симпозиумах, несколько десятков человек курили на улице. Лора достала из сумки пачку сигарет с гвоздикой и вытянула одну. Даже в незажженном виде их липкий сладкий аромат на жаре казался приторным.

– Ладно, – сказала она, переведя взгляд на меня, – откуда ты знаешь Рейчел Мондрей?

Я надеялась, что мы расскажем друг другу о том, что произошло с момента нашей последней встречи, вспомним прошлое или даже поболтаем об отказах, полученных мною, уделим минутку сетованиям на жару, но не ожидала, что Лора заговорит о Рейчел. Она ведь даже не поздоровалась с ней в лекционном зале.