Эдька вытащил телефон и вышел из кухни. Я поняла, что в ожоговом отделении наверняка есть какой-нибудь очередной Пусик. Мы с Витей молча ждали.
— Надеждочка Николавна! — услышали мы из коридора. — Ой, узнали, да? Эх, не быть олигархом! Вопросик вам можно?..
Вернувшись через несколько минут, Эдька доложил:
— Приходила дамочка. За тридцатник, фигуристая, волосатая блондинка…
— Алла Потылицына — брюнетка, — хмуро напомнил Витя.
— Парик, — уверенно сказала я, ясно припомнив длинные светлые волосы, взметнувшиеся над перилами балкона читального зала в тот день, когда меня «аккуратно, но сильно» стукнули по голове…
— Словом, была баба, — продолжил Эдька. — Пыталась пройти в палату. Ее, конечно, перехватили и выперли. Там же все стерильно…
Они с Витей уставились на меня с каким-то странным выражением на лицах. Я даже поежилась слегка. Кажется, они начинали понимать, что я говорю не сплошную чепуху…
— Ч-черт! — Витя сильно ударил ладонью по столу. — Неужели все правда? Неужели все так, как Груня придумала?
— Не придумала! — возмутилась я. — Я сложила все факты, сложила как пазл, вот и все!
— Все равно! — На лице у Вити было отчаяние. — Не могу я поверить! Понять не могу! Столько смертей! Все из-за какого-то наследства? А деда Серегиного они зачем убили, ты можешь мне объяснить?
— Пока не знаю, — призналась я. — Может быть, он что-то узнал?
— Да просто это действует закон кукушонка, — авторитетно изрек Эдька.
— Какой закон? — теперь уже мы с Витей уставились на Эдьку.
— Закон кукушонка, — повторил Эдька, назидательно подняв палец. — Это биологический закон. Когда кукушка подбрасывает своего птенца в чужое гнездо, он всех остальных птенчиков выкидывает из гнезда и единолично завладевает, так сказать, кормовой базой. Так и здесь, с небольшой вариацией. За нашего «кукушонка» родители стараются, если конечно, Грека права… Помяните мое слово, они скоро всю семейку изведут, всех Лавровых… Чтобы наследство не делить… Закон природы!.. Кстати, — обратился он ко мне, — а бабку не они ли до реанимации довели? Может, ты-то и ни при чем?..
— Не знаю, — с сомнением сказала я. — Нина Владимировна выглядела очень плохо. Но это и понятно, после смерти Володи и Юрия Григорьевича… Нет, наверное, я все-таки виновата. Нельзя было к ней соваться тогда. Но я в тот момент ни о ком не думала, кроме Сережки…
— Типичное бабство, — не упустил случая уесть меня Эдька.
— Зато, если бы я этого не сделала, мы бы никогда ничего не узнали! — воскликнула я.
До меня до самой только сейчас дошло, что если бы я не довела бабку Сергея до сердечного приступа, медальон никогда не попал бы мне в руки, и мы так ничего бы и не узнали. Как же все переплетено в этом мире…
— Витя, — позвала я. — Ты что молчишь? Все подтверждается, все ложится в версию, нужно идти к следователю, который ведет Сережино дело, и все рассказывать!
Витя, уже некоторое время сидевший, уставившись в стол, поднял на меня глаза.
— Нам не с чем к нему идти, — сказал он. — Мы все равно ничего не докажем.
Теперь уже мы с Эдькой, раскрыв рты, уставились на Витю.
— То есть как?! — заорала я, так что Витя и Эдька вздрогнули. — Что значит — «не докажем»?! Достаточно сделать новый генетический анализ, и станет ясно, что ребенок, которого выдают за Володиного сына, на самом деле сын Севы Князева!
— И что? Это мошенничество и ничего больше. Они с Аллой в нем признаются, покаются, получат условное наказание, тем дело и кончится. Это мелочь по сравнению с несколькими убийствами. Они скажут, что после убийства Володи они подсуетились и придумали эту аферу. Они только воспользовались случаем, просто вклинились в череду Серегиных преступлений, хотели срубить деньжат, завладеть наследством, только и всего! А все убийства — на Сереге, там и улики, и мотив! А их самих с убийствами ничего не связывает.
— Но… — начала я, — но…
— Все, что ты обнаружила, Груня, — перебил меня Витя, — не позволяет снять с Сереги подозрения. У него нет алиби, на нем следы крови Володи, следы препаратов, которыми убили его деда и мачеху. Мы ничего не сможем доказать!..
В тяжелом молчании мы сидели и смотрели друг на друга…
В понедельник я вышла на работу. Витя с утра забирал меня из дома, довозил до библиотеки, провожал до моего отдела и уезжал по своим делам. Вечером он заезжал за мной и отвозил домой.
Оставшись одна, я запиралась на все замки и плотно задергивала шторы. Я категорически отказалась от предложения Вити пожить у них с мамой и от предложения Эдьки ночевать у них с тетей Женей. Мне не хотелось никого обременять собой и еще более не хотелось ни с кем общаться.
Конечно, друзья не оставляли меня в покое. Звонила Верка, звонил Витя. Эдька звонил во время своего дежурства, в перерывах между вызовами, и в красках описывал мне своих пациентов. Он считал, что это отвлекает меня от грустных мыслей и добавляет оптимизма. Но в конце концов наступала ночь, звонки смолкали, и я оставалась в тишине слушать вьюгу за окном и думать свои тяжелые думы.