Зависть: теория социального поведения

Свенду Ранульфу, датскому социологу и филологу, мы обязаны чрезвычайно тщательным исследованием социальной истории зависти в древних Афинах. Центральная тема его труда – остракизм, практика, введенная в Афинах в период после Марафонской битвы. Это была мера, позволявшая народу – по крайней мере 6 тысячам граждан – изгнать на 10 лет любого непопулярного человека. С правовой точки зрения остракизм, названный так по черепкам, использовавшимся для голосования (ostrakon = скорлупа или черепок), является чудовищным явлением: это наказание, которому не предшествует ни преступление, ни формальное судебное решение. Ранульф, однако, полагает, что эта процедура полностью соответствовала ментальности афинян первой половины V в. до Р.Х.: «В поучение людям боги, побуждаемые капризом или завистью, обрушивают несчастья и страдания не только на преступника и его народ, но и на совершенно невинных людей. Сами люди, подобно богам, наказывают преступников. Возможно, что в этом случае вполне естественным кажется, что люди должны также, подобно богам, время от времени вымещать свою зависть или капризы на невинных, и им следует ввести остракизм в качестве официально установленной формы для проявления благочестивой зависти и благочестивого произвола»[345]. Ранульф сравнивает это с поведением граждан современных демократических республик и полагает, что такого типа неблагодарность по отношению к выдающимся государственным деятелям и военачальникам, основанная на зависти, в XX в. не является господствующей. Он приводит примеры победоносных генералов, занявших впоследствии самые высокие гражданские должности в государстве. Сейчас мы можем добавить к его списку имя Эйзенхауэра, хотя этот пример следует немедленно уравновесить, вспомнив о судьбе Уинстона Черчилля, чье поражение на выборах в 1945 г. было истолковано многими как реакция, основанная на рессентименте, как страх перед премьером времен войны, который приобрел слишком большую власть. Похожая судьба постигла де Голля в 1946 г. Применение американских антитрестовских (антимонопольных) законов также в некоторой степени напоминает принцип афинского остракизма. Антитрестовские меры, которые прокурор США применяет против некоторых фирм – мишеней, тщательно отобранных на психологическом основании – обычно, и это общепризнано, не могут быть обоснованы чисто экономическими причинами в том, что касается выбора конкретной фирмы. Обычно решающее значение имеет вопрос, какая фирма вызывает у конкурентов и общественного мнения такую злобу, что становится рациональным с политической точки зрения нести огромные судебные издержки, связанные с антитрестовскими мерами (многие антитрестовские иски, в том числе не принятые судом к рассмотрению, стоят и Генеральной прокуратуре, и обвиняемым миллионы долларов)[346].

Кроме того, свидетельством в пользу моего тезиса о вытеснении мотива зависти является наблюдение Ранульфа, что современные ученые не любят объяснять остракизм «теорией зависти». В своей работе «Семейная солидарность в уголовном праве Греции» (G. Glotz, La Solidarité de la famille dans le droit criminel en Grèce)[347] профессор Глотц объясняет введение остракизма не отсутствием уважения к правам личности, а усилением гуманных чувств афинян. В других областях, кроме исторических работ об остракизме, в нашем столетии тоже достаточно примеров того, что Ранульф считает похвальным нежеланием устанавливать причинную связь между мотивом зависти и некоторыми социальными институтами, а также индивидуальным и групповым поведением. Эта сдержанность, безусловно, объясняется личными психологическими особенностями конкретных исследователей, так же как и общим интеллектуальным климатом, благоприятствующим такому вытеснению. Вместо четко выраженного мотива зависти люди сегодня предпочитают ссылаться на чувство гуманности, чтобы оправдать коллективное (т. е. обычно эгалитарное) вмешательство в частные дела индивидов или меньшинств, которые очевидно являются неравными, т. е. отличаются от общей нормы.

Такую современную замену мотива зависти концептом гуманизма не следует тем не менее смешивать с позицией Глотца. Глотц подвергает сомнению объяснение остракизма с позиции зависти, предполагая, что десятилетнее изгнание вполне могло заменить куда более суровое наказание и что, следовательно, остракизм был реформой, гуманизировавшей систему наказания. На это Ранульф отвечает, что большинство жертв остракизма не совершили ничего, что могло бы стать поводом для иска или судебного преследования.

Мы согласны с Ранульфом, что упомянутые доводы никоим образом не опровергают его базовую теорию зависти как мотивировки остракизма. У Плутарха были все основания описывать остракизм как «гуманный способ утишить зависть».