Зависть: теория социального поведения

Ранульф вряд ли без колебаний назвал бы остракизм институтом умиротворения зависти лишь на том основании, что греческие авторы этого периода, например Пиндар, упоминая об остракизме, сожалели, что в ответ на благородное деяние можно ожидать только злобу и зависть; не удовлетворило бы Ранульфа и утверждение Геродота, упомянувшего о чудовищной завистливости афинян. Решающим доказательством для Ранульфа является скорее корреляция между институтом остракизма и всеми остальными проявлениями зависти афинян и их богов. Его гипотеза подтверждается прежде всего позицией трех греческих писателей – Эсхила, Софокла и Геродота, – чьи произведения с чрезвычайной полнотой выражают господствующее настроение периода расцвета остракизма. Для афинянина было немыслимым, чтобы человек был счастлив и удачлив во всех отношениях на протяжении всей жизни. Помешать этому было обязанностью богов. Однако довольно часто сами граждане с энтузиазмом подрывали и разрушали благополучие любого человека, который мог бы привлечь внимание богов.

Так, Геродот не говорит, что Аристида подвергли остракизму оттого, что сограждане завидовали ему, но, описав изгнание Аристида, он немедленно замечает, что тот был лучшим и достойнейшим из афинян. Более явно, по мнению Ранульфа, мотив зависти проявляется в одной истории, приведенной у Плутарха. Она рассказывает про то, как незнакомый с Аристидом крестьянин царапал на черепке его имя. Аристид спросил крестьянина, в чем состоит преступление этого государственного деятеля, за которое его следует изгнать, и получил ответ: «Я его не знаю, но меня раздражает, что про него повсюду кричат, что он справедливый»[348].

Важной причиной, по которой такое количество социологов неспособны признать реальность мотива зависти, может быть влияние таких теоретиков, как Эмиль Дюркгейм и Эдвард О. Росс, которые постулируют в качестве реальности социальную сущность, лежащую выше или вовне ее отдельных членов, т. е. идею «общества», и считают, что любое принуждение по отношению к индивидам или группам внутри такого общества представляет собой результат действия мудрой, благожелательной «общей воли» (влияние Руссо здесь очевидно). Как при таких предпосылках этот всеобъемлющий организм – общество или общность – может быть завистливым? Кому он может завидовать? Себе самому или своему продукту? Очевидно, что таким образом вопрос подходит для reductio ad absurdum[349]. Только если указать, каким образом индивидам удается, скрыв свою зависть под маской социальной обеспокоенности, поднять ее на уровень общественного на первый взгляд требования, или объяснить, каким образом некоторые демагоги могут взбить зависть до уровня патологии, т. е. обострить ее до степени остракизма, исчезнет противоречие между теорией остракизма Ранульфа и современной социальной теорией.

Характер этого противоречия очень ясно проявляется в споре Ранульфа с профессором Жерне. Жерне начинает с того, что описывает остракизм так, что это согласуется со взглядами Ранульфа: «Тот, кто мешает демократии, кто нарушает условия равенства, кто ставит свою гордость выше группы, навлекает на себя последствия коллективной «ревности»»[350].

К большому сожалению Ранульфа, Жерне считает сомнительным употребление в данном контексте слова «ревность» (вероятно, ошибочно использованного в этом случае для обозначения «зависти»): «Понимать выражение «ревность народа» в грубо демократическом смысле означало бы совершать ту ошибку в интерпретации, которая состоит в приписывании абсолютно сознательных и рациональных мотивов институту, особенности которого невозможно объяснить этими мотивами. Да, в остракизме есть ревность, но в нем есть и страх. … В нем есть страх перед олигархией и тиранией. …Кроме этих обыденных телеологичесих соображений, необходимо искать в самом институте ту глубокую идею, выражением которой он является»[351].

Ранульф прав, когда говорит, что такого рода методологические оговорки характерны для учеников Дюркгейма. И даже несмотря на то, что социолог никогда не должен удовлетворяться чисто психологическим объяснением наблюдаемых феноменов, он тем не менее должен продолжать поиски конкретной психологической ситуации, которая привела к возникновению данного социопсихологического мотивационного синдрома. Итак, Ранульф развивает свою аргументацию следующим образом: