Зависть: теория социального поведения

Олеша несколько раз признавал, что персонаж Кавалерова автобиографичен. Он отождествлял себя с ним; и нападки критиков на пошлую и вульгарную натуру его героя нанесли ему глубокую личную рану[218]. Сходство между автором и молодым человеком из романа очевидно. Олеша родился в дореволюционной России в семье чиновника и провел свою юность в благополучной атмосфере семьи среднего класса. Он пишет, что он ценил мир частной собственности, и это ясно видно также из любовно выписанных картин быта в его мемуарах[219]. Первые 10 лет существования коммунистической России пришлись на его взросление, от 19 до 28 лет. В это время он зарабатывал журналистикой. Нетрудно представить себе, каким ему казался мир партийных боссов нового стиля в России 1925 г. Его ненависть и зависть изложены на бумаге, и у него хватило мужества выбрать в качестве названия единственное слово – «зависть». Его роман, возможно, неожиданно для самого автора, привлек всеобщее внимание.

Зависть и комиссар

Сюжет романа прост. Комиссар подбирает Кавалерова, которого выкинули из пивной после драки, и позволяет ему поселиться в своей вызывающе великолепной квартире. Кавалеров наблюдает за профессиональной и личной жизнью своего благодетеля и истолковывает свои наблюдения так, чтобы они обостряли его ненависть и зависть к нему. Постепенно он понимает, что просто заполняет в жизни и в квартире комиссара временную лакуну, возникшую из-за того, что другой молодой человек, Макаров, который постоянно живет в этой квартире и к которому коммисар относится «как к сыну», уехал погостить в Муром к отцу. Во время своего короткого пребывания у комиссара Кавалеров также знакомится с его дочерью Валей, девушкой Макарова.

В повести «Билли Бадд» Герман Мелвилл осторожно ведет читателя к метафизике и глубинной психологии зависти, полностью осознавая проблемы, связанные с обычным нежеланием людей признавать это чувство. Это общее отвращение к зависти, возможно, связано с особенностями англосаксонской культуры. Олеша, наоборот, пишет о зависти как о приемлемом явлении. Если не учитывать название, то сам завистник начинает использовать термин «зависть» почти в конце всей истории, когда он понимает, что его язвительное прощальное письмо к благодетелю тот сочтет завистливым[220]. Однако Олеша нигде даже не намекает на ту ужасную, жуткую роль зависти в жизни людей, которая так захватила мысль Мелвилла.

Не следует удивляться тому, что этот разоблачительный портрет зависти не вызвал возражений у советских литературных критиков, – ведь со времени Октябрьской революции не прошло и 10 лет. Олеша вводит чувство зависти там, где проходит граница между поколениями. Старые, пережившие свое время декаденты, представители дореволюционной России завидуют новому, советскому человеку, динамичному, полному энергии комиссару. Из-за чего, в таком случае, шум? С угасанием этого поколения проблема зависти должна тоже исчезнуть из коммунистической действительности. Хотя Олеша, вероятно, знал, что зависть, а также связанные с ней эмоциональные состояния и мнения, которые он так точно описал, являются частью врожденного багажа человека и будут оказывать разрушительное влияние в том числе и на общества, зависящие от утопического состояния всеобщего равенства, которое должно со временем наступить. Намеков на это в его романе нет.

Олеша описывает столкновение между завистником и тем, кому он завидует, как лишенное какого-либо оттенка трагедии, так как «герой» уже был охвачен завистью и уже осознавал собственное бессилие перед лицом нового общества до того, как встретил комиссара. Его зависть к образу жизни комиссара, проанализированная в романе, не меняет его характер. В конце истории он оказывается там же, где и в ее начале, – в сточной канаве.

Замечательно, однако, следующее: даже движимый ненавистью, одержимый нереальными амбициями никчемный Кавалеров не может вынести мысли, что комиссар увидит в его письме выражение зависти и отнесется к нему с презрением. Ему стыдно, что в нем узнают завистника, ведь он понимает, что в этом случае его гневное письмо не окажет никакого влияния на адресата. Поэтому он радуется, когда ему кажется, что он получил свое письмо обратно, хотя на самом деле, как выясняется, у него в кармане совсем другое письмо.

В России спустя 10 лет после революции писатель, заведомо испытывающий рессентимент по отношению к тем, кто добился успеха, считает само собой разумеющимся, что зависть, если о ней узнают, – это что-то такое, чего следует стыдиться, и что завистник понимает собственное бессилие. По сути это не отличается от того, что чувствовали люди во всем мире и во все времена.