Заводная девушка

– Месье, пожалуйста, – обратилась к нему Мадлен. – Передайте хозяину, что пришла Мадлен, служанка доктора Рейнхарта. Мне очень нужна его помощь.

Через несколько минут Мадлен и Эмиля провели в гостиную. Там ярко пылал камин, отбрасывая тени на богатую обстановку: лакированную мебель и шпалеры. Женщина весьма преклонных лет сидела в кресле за шитьем. Увидев Мадлен, Лефевр встал. Его лицо похудело и осунулось. Поверх камзола у него был надет теплый халат.

– Мадлен, что привело тебя сюда? А-а-а, догадываюсь. Твой племянник заболел?

– Месье, можно поговорить с вами наедине? Я вас долго не задержу.

– Разумеется. – Он повернулся к старухе; та шила мелкими стежками и, похоже, даже не заметила появления посторонних. – Маман, я скоро вернусь. Мадемуазель и мальчик пойдут со мной.

Открыв дверь в дальнем конце гостиной, Лефевр вывел их на винтовую лестницу; спустившись по ней, они очутились в кабинете, стены которого были отделаны темными деревянными панелями. Как и в мастерской Рейнхарта, здесь были заспиртованные экспонаты в банках. На стенах висели анатомические рисунки. Эмиль изумленно глазел на все это.

Лефевр зажег свечи в настенных канделябрах и усадил пришедших в кожаные кресла.

– Слушаю тебя, Мадлен.

– Месье, я пришла из-за доктора Рейнхарта. Сегодня я была у него в тюрьме.

– Как он?

Мадлен оглянулась на Эмиля. Мальчик не слушал разговор взрослых, разглядывая банки с частями человеческих тел, между которыми белел обглоданный череп.

– Он серьезно болен, – прошептала она, отвечая на вопрос. – По его словам, у него тюремная лихорадка и заражение крови. У него сломано несколько костей. Во время пыток ему повредили ноги.

– Боже мой! – Лефевр почесал лоб. – Я слышал, что он болен. Но такое обращение… это чудовищно, бесчеловечно. Как тебе удалось попасть в тюрьму?

– Приятель пособил, – соврала Мадлен. – Из тюремной охраны. Я упросила меня провести. Он сказал: первый и последний раз. Больше меня туда не пустят.

– И все равно, Мадлен, тебе повезло больше, нежели мне. Я просил допустить меня к Рейнхарту, но мне отказали. Надо было попытаться еще раз. Поискать другой способ. Мои друзья во дворце молчат, и я не знаю, что там сейчас происходит.

– Месье, умоляю вас: попробуйте снова, пока еще не поздно. Съездите прямо в Шатле и скажите тюремным властям, что доктор Рейнхарт умирает. Меня они не послушали, а вас…

– Я так и сделаю. Я поеду сейчас же. Только приготовлю снадобье от лихорадки и мазь от переломов… Так, что еще надо? – спросил он себя и встал. – Я бы попросил Марту приготовить что-нибудь питательное, но уже отпустил всех слуг. Тебе повезло, что ты меня застала. Сегодня вечером я покидаю Париж.

Услышав кашель Эмиля, Лефевр окинул взглядом хрупкую мальчишечью фигуру:

– Я что-нибудь приготовлю и для твоего племянника.

– Я вам очень признательна, месье. Эмиля уже давно мучает кашель. Никакие лекарства не помогают.

Лефевр ушел. Устав ждать, Мадлен встала и вышла в коридор, рассеянно глядя на препараты в банках: человеческое сердце и маленькую, совсем призрачную руку.

– Маду, а почему все эти куски лежат в банках?

Эмиль пристально разглядывал раздутые белые кусочки того, что, судя по наклейке, называлось «мозжечком».

Мадлен обтерла фартуком лицо.

– Для изучения, любовь моя. Это делается, чтобы другие могли увидеть, как выглядят разные части тела. Так мне рассказывала Вероника.

Ей вспомнился первый день в доме часовщика и рассказ Вероники, а также оторопь, охватившая ее при виде движущегося металлического паука. Тогда манера девушки показалась ей высокомерной: еще одна богатая особа, снизошедшая до разговора со служанкой. Потом она убедилась: в Веронике не было ни капли высокомерия. Просто дочь Рейнхарта страдала от одиночества.

Все мысли о Веронике мигом улетучились из головы Мадлен, стоило ей увидеть низкую полку, где стояла банка с заспиртованным ухом с дырочкой в мочке. Оно принадлежало чернокожему человеку. На мгновение время застыло. Перед мысленным взором Мадлен всплыло озорное мальчишечье лицо Виктора, с серебряной сережкой, болтающейся в правом ухе.

– Ну вот и я.

У нее похолодела кровь. За ее спиной стоял Лефевр. Повернувшись, она поймала пристальный взгляд его темных, бездонных глаз.

– Я приготовил твоему племяннику микстуру от кашля. Потом, когда у меня будет побольше времени, приведешь его снова и покажешь мне.

Мадлен едва отваживалась дышать. Видел ли Лефевр, чтó приковало ее внимание? Догадался ли о ее мыслях?

– Благодарю, месье. Вы очень добры.

– Не за что, Мадлен. Не за что. А сейчас прошу меня простить: я вынужден выпроводить вас обоих и спешно ехать в тюрьму.

Лефевр вывел ее на лестницу, рассказывая о своих усилиях добиться свидания с Рейнхартом, тревогах о здоровье друга и нежелании короля его слушать.

Все это время Мадлен продолжала думать об ухе в банке и о том, разгадал ли Лефевр направление ее мыслей. Сейчас он находился совсем рядом. Бледная, сухая кожа на лице, черные глаза. Пудра, просыпавшаяся с парика на плечи, руки, пахнущие мазью. Нужно как можно быстрее выбраться отсюда. Как можно быстрее.