Заводная девушка

Они шли по длинному коридору, устланному ковром. На стенах висели потемневшие портреты. Эмиль отстал. Он рассматривал портрет мальчика с собачкой на руках. Мадлен обернулась к племяннику, протянула руку и хотела сказать, чтобы шел быстрее. Воздух за ее спиной колыхнулся. Последовал удар, и все погрузилось в темноту.

Глава 27

Она услышала бой часов. Где-то рядом жужжали колесики какой-то машины. Мадлен медленно и тяжело возвращалась в сознание. В горле пересохло. Язык обложило. Мадлен открыла глаза. Помещение, где она находилась, тускло освещалось колеблющимся пламенем масляной лампы. Который сейчас час? Полночь или еще позже? Колесики ее разума крутились медленно. Мадлен попыталась сесть. Голова отозвалась вспышкой боли. Дотронуться до головы ей не удалось: руки оказались связанными, как и ноги. Мадлен обнаружила, что лежит на столе.

Ее обдало волной тошноты, сменившейся страхом, когда она увидела второй стол с привязанной детской фигурой. Эмиль.

«Я присмотрю за ним, – обещала она умирающей сестре. – Со мной он будет в безопасности». И сама же привела его в логово безумца.

– Скоро же ты очнулась, – услышала она голос Лефевра; вместо халата поверх камзола у него был повязан фартук. – Я всегда думал, что для простой служанки ты слишком умна и догадлива. Ну что, наткнулась на то, чего никак не должна была видеть? Теперь пеняй на себя. Что случилось, то случилось.

– Мой племянник… – едва ворочая языком, произнесла Мадлен. – Отпустите его. Он совсем ребенок. У вас нет причин его убивать.

– И весьма мало причин, чтобы он продолжал жить, – невозмутимо ответил Лефевр. – Сирота или скоро станет сиротой. Что он будет делать, когда ты покинешь этот мир? Его жизнь окажется жалкой и бессмысленной, как и у многих в этом городе. А вот его смерть послужит благородной цели. Он станет частью прогресса науки.

Прогресса науки? Она проснулась или это ей снится?

– Какой науки?

– Науки, именуемой реанимацией. Науки восстановления жизни.

Сознание Мадлен все еще оставалось замутненным. Нет, она не проснулась. Она находилась в плену ужасного кошмара.

– Ты очень кстати привела сюда племянника. Я убедился, что дети, за редким исключением, оказываются более благодатным материалом, нежели взрослые. Вероятно, за счет более мощной жизненной силы. Они лучше реагируют на электрический разряд. Конечно, твой Эмиль телесно слишком слаб, а ты старовата для подобных опытов, но я все равно попробую.

К этому времени Мадлен удалось сесть. Она вспоминала разговоры Лефевра о воскрешении и палочку, разбрасывающую искры.

– Вы убивали этих детей и пытались их воскресить.

– Не просто пытался, – с заметным раздражением возразил Лефевр. – Один раз у меня получилось. Мой подопытный прожил всего несколько минут, затем снова покинул наш мир, но это был несомненный успех. И потому, как понимаешь, я должен продолжать, пока не добьюсь ответа. Не забывай: в Париже ежегодно умирают сотни, если не тысячи детей. Новорожденных младенцев оставляют на ступенях приютов. Одни замерзают, а другие потом голодают в сиротских приютах. Добавь к этому многочисленные семьи, где дети не видят ничего, кроме грязи и ужасающей нищеты. Я выбрал всего нескольких из этой толпы несчастных детей и использовал их для своих исследований.

Мадлен смотрела на Лефевра. Вот кто настоящий безумец. Он решил, что чьи-то жизни не имеют никакой ценности, а потому ими можно распоряжаться по своему усмотрению. Она оглядела его мастерскую: банки с жидкостями, стеклянные бутылки с порошками, ступки и пестики, книги, чаши. И все вне досягаемости. Нужно тянуть время, задавать ему побольше вопросов, держа подальше от Эмиля.

– Моя хозяйка догадалась об этом?

– К сожалению, да, – поморщился Лефевр. – Как и ты, она задавала слишком много вопросов и совала нос во все углы. Я надеялся, что она меня правильно поймет. Она была редкой девушкой, понимающей требования медицины. Однако монастырское воспитание не лучшим образом сказалось на развитии ее ума. Она сбежала.

– А вы погнались за ней и убили.

– Как я уже сказал, к сожалению.

К сожалению. Имело ли это какое-то отношение к предначертаниям судьбы? Мадлен подумалось, что судьба здесь ни при чем. Нельзя говорить, будто Веронике не повезло, и винить судьбу, не давшую девушке шансов жить дальше. Подобно многим злодеям, Лефевр попросту оправдывал собственное зло и присвоенное себе право обращаться с другими как с отбросами. Мадлен снова посмотрела на распростертого Эмиля. Такой маленький и беззащитный.

– Не беспокойся, – сказал Лефевр, перехватив ее взгляд. – Я не поступил с ним, как с тобой. Это было бы губительно, учитывая его слабое здоровье. Я сказал ему, что с тобой случился обморок, и угостил горячим шоколадом, подсыпав туда снотворное. И сейчас он благополучно спит.

Мадлен все еще было трудно соображать. А соображать надо. Какими словами и действиями убедить Лефевра отпустить Эмиля? Какую сделку заключить с этим безумцем? Но ей было нечего предложить. Ни накоплений, ни ценностей. Все брошено в преисподнюю.

– Вы убили Виктора.

– Какого Виктора?

– Чернокожего мальчика-раба.