Завоевание счастья

Выявить наилучшую разновидность любви непросто, ибо очевидно, что во всякой любви налицо толика защиты и покровительства. Мы вовсе не безразличны к страданиям и обидам людей, которых любим. Но, думаю, предвосхищение бед, в отличие от деятельного сострадания, когда бедствие действительно случается, должно играть в любви как можно меньшую роль. Страх за других лишь на йоту лучше страха за себя. Более того, очень часто он маскирует собой собственнические чувства. Люди надеются, что попечение о страхах обеспечит им более полную зависимость от кого-то. Перед нами, разумеется, одна из причин того, почему мужчинам нравятся робкие женщины: покровительствуя им, мужчины как бы устанавливают над ними свою власть. Доля внимания, которую способен привлечь тот или иной человек без ущерба для себя, зависит от его характера: упорный и предприимчивый в состоянии вынести многое, а от боязливого чудес стойкости ожидать не приходится.

Воспринимаемая любовь вообще-то двояка. До сих пор мы рассуждали о ней в связи с уверенностью и безопасностью, но во взрослой жизни она призвана служить еще более важной биологической цели, а именно – родительству. Неспособность вызывать сексуальное влечение – существенный недостаток для любого мужчины и любой женщины, поскольку тем самым они лишаются величайших радостей из тех, которые предлагает нам жизнь. Почти наверняка это обстоятельство рано или поздно покончит с любовью к жизни и обернется замыканием в себе.

Впрочем, достаточно часто некие ранние несчастья в детстве формируют те черты характера, которые препятствуют обретению любви во взрослом возрасте. Быть может, это замечание более справедливо в отношении мужчин, а не женщин, поскольку женщины в целом склонны любить мужчин за характер, а вот мужчины склонны любить женщин за облик. Тут следует отметить, что мужчины оказываются ниже женщин, ибо качества, прельщающие мужчин в женщинах, как таковые менее желательны в сравнении с качествами, прельщающими женщин в мужчинах. Но я, признаться, не уверен, что приобрести хороший характер проще, чем внешнюю красоту; так или иначе, женщины гораздо лучше осознают, какие действия им необходимо предпринять для обретения красоты, и гораздо охотнее их выполняют, нежели это делают мужчины для закалки своего характера.

До сих пор мы говорили о любви, направленной на человека. Далее я намерен обсудить любовь, которую сам человек направляет вовне. Она тоже двояка, и первая ее форма выступает, пожалуй, важнейшим воплощением жажды жизни, тогда как вторая представляет собой выражение страха. Первая видится мне вполне достойной восхищения, зато вторая сулит в лучшем случае утешение. Плывя погожим днем на корабле вдоль побережья, мы восторгаемся видами и испытываем удовольствие. Это удовольствие возникает целиком и полностью из контакта с внешним миром и не имеет ничего общего с насущными внутренними потребностями. С другой стороны, если корабль терпит крушение и до берега предстоит плыть, побережье приобретает новое значение: оно олицетворяет спасение, его красота или невзрачность уже совершенно не важны. Лучшая разновидность любви соответствует чувствам человека, чей корабль уверенно скользит по волнам, а худшая – чувствам человека, плывущего к берегу на обломке. В первом варианте любовь возможна, только пока человек чувствует себя в безопасности или, во всяком случае, не осознает грозящие ему опасности; во втором варианте, наоборот, любовь проистекает из ощущения уязвимости. Чувство, порожденное уязвимостью, куда субъективнее и эгоистичнее, чем его противоположность, поскольку того, кого любят, ценят за оказанные услуги, а не за внутренние качества. Однако я вовсе не утверждаю, будто такого рода любовь необходимо вычеркнуть из жизни. Фактически едва ли не всякая настоящая любовь сочетает в себе обе разновидности; пусть она не в состоянии справиться с ощущением уязвимости, но любовь снова пробуждает в человеке интерес к жизни, прежде подавленный страхами, реальными и мнимыми. При этом, признавая ценность любви для жизни, мы должны сознавать, что «эгоистичная» ее разновидность хуже другой, так как она опирается на страх, а страх есть зло (а еще она слишком уж ориентирована на себя). В лучшей разновидности любви человек мечтает о новом счастье, а не об избавлении от былых несчастий.