Мне не хватало мужества вспоминать прошлое, но в то же время я никогда не забывала его и не отпускала. Держала всегда при себе и на ощупь воспоминания были, как песок в крепко сжатых кулаках, а теперь мое тело постепенно расслаблялось.
Это было необычное, непривычное и странное ощущение. Воспоминания о детстве утекали сквозь мои сжатые в кулаки пальцы, они всегда это делали, но в то же время сейчас я поняла, что впервые больше не пытаюсь удержать их. Теперь я позволяла песчинкам высыпаться из моих рук и разлетаться прахом по ветру.
Отпустить прошлое было процессом неизбежным и естественным, но я столько времени держалась за него, не решаясь на это, что была невероятно сбита с толку пустыми ладонями, с которыми мне скоро придется остаться.
Одевшись, я вновь прошла через анфиладу пыльных заброшенных комнат. Взглянуть в глаза прошлому Роберту было также тяжело, как и мне. Не зря, он не поехал на похороны, оставшись на Манхэттене. И в то же время он сел на байк и двинулся на север, следом за мной.
Роберт оказался смелее меня.
Если бы он раздумывал, колебался или медлил перед такой поездкой, это было бы сразу заметно. Роберт приехал бы позже. Я села на автобус до Миннесоты гораздо раньше, чем он. И тем не менее, он нашел меня на кладбище, куда я только-только добралась.
Может быть, он почувствовал неладное, или что постель пуста, проснулся ночью и сразу прочел записку. А может быть, его разбудил Эйзенхауэр? Не из добрых побуждений, конечно.
В любом случае, узнав, что я та самая девочка, Роберт сразу принялся действовать.
Похоже, что, если я держала руки сжатыми, не теряя и крупицу прошлого, в отличие от меня, руки Роберта уже были пустыми. Он каким-то образом смог моментально отпустить прошлое, хотя терзал себя не меньше моего, наказывая за прошлое лично.
На этот раз я не бежала, как навстречу к Чипу Закси и не пробиралась по дому в темноте, как вчера. Окна были пыльными, а кое-где и вовсе завешены гардинами, но света в доме все равно было больше, чем раньше.
Да и времени было в запасе.
Цветные картины на стенах родительского дома были другими. Мазки краски были более мягкие и плавными, чем на тех картинах, которые я видела на выставке и в доме Маккамона.
Будучи ребенком, Роберт экспериментировал с цветом, и надо сказать, ему это удавалось. Брызги бирюзовой краски навевали мысли о волнах, желтоватые о бликах на воде. Красные, зеленые и насыщенно синие напоминали лес под закатным небом.
В то же время в каждом полотне чувствовалась неуверенность и какая-то незавершенность. Юный мастер явно не отличался усидчивостью. Бросался то к пейзажам, то к натюрмортам, то к полной абстракции. Он искал свой путь.
И нашел.
Выбросил все цвета, оставив только черный. Сосредоточился на главном, что так или иначе объединяет людей, какими бы разными они ни были и на каких языках бы ни говорили. Искусство понятное каждому, хотя абстракция и не самая простая вещь для понимания.
В детстве Роберт Маккамон явно нарисовал все, что только мог. Картины, которые вчера некогда было разглядывать, я с особой тщательностью изучала сейчас. Это как изучать черновики любимой книги, когда знаешь текст наизусть, и понимаешь, сколько попыток понадобилось мастеру, чтобы отточить совершенство каждой фразы.
В отличие от меня, всю свою жизнь Роберт занимался только одним делом. Я же только и делала, что отталкивала от себя любимое увлечение.
Одевшись, я вернулась той же дорогой и замерла на крыльце. Во дворе на блестящем от луж асфальте Роберт проверял байк.
Из-за ветра терлись друг об друга и шуршали листья плюща, затянувшего половину дома в свой плен, и где-то в огромном саду вокруг дома пели птицы. Было свежо и прохладно.
Никогда не думала, что, вернувшись в эти места, я смогу ощущать
Сложно было отделаться одним слов. Легкость? Удовольствие от жизни? Нет, что-то близкое к тому, что я уживалась с той, кем давно уже не была. Как будто когда-то меня разорвало на две части, а теперь две мои личности снова стали единым. Может быть, если я попыталась объяснить это Роберту, он бы сразу меня понял. Мне казалось, что все эти стадии – с песком, личностью и удовольствием от момента, – он прошел до меня, буквально пролетел на самой высокой скорости. И знаете, при этом совершенно не выглядел сбитым с толку.
– Как мы найдем Одри? – спросила я.
Роберт протянул мне второй шлем. Розовый.
– Моей двоюродной сестры. Другого в гараже я не нашел, а без шлема ты ездить не будешь.
Разумно. Да и почему бы и нет? Я застегнула ремень под подбородком.
– Как давно ты водишь?
– Когда-то я обещал себе, что никогда больше не сяду за руль. Но… была одна женщина…
– О боже! Даже не продолжай!
Роберт улыбнулся.