– Но!
– Ну тут уж не поспоришь! – улыбнулся Кирилл Арсеньевич.
– Ну-с, и что там еще говорится? – нетерпеливо перебил Кирилл Арсеньевич, отставив чашку и подавшись вперед.
– Отчего ж не потаскать, коли у дамочки язык не сбоку подвешен. Хороший разговор еще ни одно застолье не испортил!
– Верно говоришь, Кирилл, дорогой, вот только пишет она, что собой
– Но, позвольте, откуда же вы этот вывод сделали? Пишет же, что недурна, а то, что не совсем здорова, так, знаете ли, много нас таких в Москве водится.
– А оттуда, что ежели дамочка себя превозносит самыми высокими словами, то дели это все, известно, на два. А уж когда сама себя вроде и не уважает, дело плохо. И последнее. По-моему, это просто шедевр:
Тот промолчал и подвинул себе газету.
– Чего молчишь? Вспомнил, что самому невесту надо искать? Эх ты, бобылем до древности ходить будешь! Завтра же распоряжусь, чтобы клич по Москве пустили, найдем тебе самую знатную и премиленькую! Доколе тебе самому все искать! Ну, чего в рот воды набрал? Говори, какую невесту хочешь?
– Честную, – ответил Кирилл Арсеньевич и потянул на себя, обрывая, край газеты, где под объявлением стоял адрес для писем: «Москва, Гусятников переулок, дом 16».
Тополя
Она уходила от меня по аллее с тополями. Мне казалось, что во всем мире я остался один. Я видел ее спину, ее светлая рубашка колыхалась от горячего ветра, а вокруг летел и стелился пушистый тополиный пух. Она шагала, и казалось, что она не идет, а плывет по облаку из белого тумана, которое двигалось и взметалось вокруг нее, укрывая от моих глаз. Я ненавидел эти тополя.
Но как она могла? Уйти, оставить меня одного, бросить на произвол жизни. Неужели не обернется? Ее фигура уменьшалась, и мое сердце, казалось, тоже сейчас исчезнет. После всего, что мы пережили вместе… Наши завтраки, обеды и ужины, неужели они ничего для нее не значили? Но ведь она говорила, что любит меня больше всех на свете, целовала в нос и смеялась. Я делал ее счастливой, почему же она уходит?
Не могла же она все забыть! То, как мы вместе смотрели самый скучный фильм на свете, который я терпел только из-за нее. Как мы гуляли по парку и ели мороженое, она шоколадное с сиропом, а я обычное, ванильное? С кем она теперь будет гулять? Она не может просто уйти и забрать с собой свой голос, тепло рук, запах. Я же умру без ее любви!
– Пойдем, Петя! – раздался голос воспитательницы. Она тянет ко мне руку и вытирает мои слезы. Смотрит, улыбается. У нее большое лицо, как луна с огромным кратером рта.
– Пойдем в группу, Петенька. Маме нужно на работу, вечером она тебя заберет.
Но я глядел за окно, на пустую аллею с белым пухом.
Облетали тополя. Я их ненавидел.
На мосту