Корявое, драчливое утро, бессонница и хмарь в голове. Толик сплюнул на мерзлый снег и матернулся. Семь тридцать утра. Е-маё, куда идти? Дома мерзко и тоскливо, а теперь стало и того хуже. «Ну что у меня за жизнь?» – вопрос возник из глубин докучливого мозга; все остальные мысли, бывало, сдавались, топли под градусом, как сливочное масло в каше, а эта не могла, особливая какая-то попалась мыслишка. Ржавой занозой зацарапала лоб изнутри, пришлось слушать.
– Оглянись, – шепнула она.
Толик послушался. Впереди из мрачной, утренней серости торчал мост. Толик выпучил на него глаза и буркнул себе под нос: «Хочешь, чтоб я утопился? А что, пойду и утоплюсь нах». Он потопал вперед, хрустя пожеванными ботинками по мартовскому снегу. Ветер елозил по рваной куртке, шелестя пустыми карманами. «Утоплюсь, ей Богу, утоплюсь», – думал Толик решительно, все больше отдаваясь этой новой мысли. Но на мосту он встал и еще пуще задумался. «Ну утоплюсь, а что мамка делать будет? Эх. Похоронит и забудет, – успокоил он себя. – Не-е, моя не забудет. Заболеет и помрет. И перед смертью пожалеет, что такого сына на свет родила».
– Мамка, я не виноват, милая! – сказал он вслух и заплакал.
«Жизнь у меня такая дурная, мама!» Слезы потекли по лицу, горячие, перекипевшие, детсадовские. Он потер загрубевшие щеки. И пока скреб, одумался: «Я ж еще не помер!» Взбрыкнул головой, стряхивая дурнину, схватился руками за поручни. Ледяные. Не примерзнуть бы. И тут замер оторопело, уставившись на первый луч зимнего солнца, который появился где-то на окраине и стал нехотя, словно ему невмоготу, протискиваться сквозь невысокие, деревянные домишки. Реку не тронул, успеется. Пусть пока спит под своим ледяным лоскутным одеялом. Луч побежал, прилежный, дальше себе путь прокладывать. Потоптался во дворах с застекленелыми квадратами рваных простыней, замерших со стыда на веревке, и устремился к церкви. А там упал на золотой купол и размножился, разбился на пятна, круги и брызги. Добрался. Выжил.
Толик уставился на золотую луковицу. «Красота-то какая! Это ведь ты, Боженька? Знаю, что ты. Пришел показать мне путь, направить дурака, сына своего. А я тебя ждал. С самой ночи, может, ждал. Но ты-то и сам знаешь, я ж тебе, наверное, и спать не дал. Ты прости меня. Я же не со зла, а с тоски окаянной. Пойду сейчас к батюшке, покаюсь. Пусть берет мою душу голыми руками и врачует, что есть сил. Спасай, скажу, нет мочи на жизнь через стакан глядеть. Так и помру, если не возьмешь». И он шагнул было в сторону, но вспомнил, что в такую рань никто о грехи руки марать не будет. Закрыта церковь, как пить дать, закрыта. Он посмотрел на самое белое, что было в его деревне, на самое спасительное, и приуныл.
Что ж теперь делать-то? Семь тридцать восемь. В желудке и во рту горчило и пекло на один манер, словно они срослись. Только не через пищевод, а страшно подумать, через какое другое место. Потому что между ними спереди, там, где душа должна жить, провал – дыра, зияет, как колодец, хоть эхо слушай. «Куда мне в храм, с перегаром-то? Стыдоба. А у Нинки в ларьке тепло, бутерброды ночные и водка с мороза. И мужики к девяти подгребут. Пойду туда».
И он пошел. Не спеша, не оглядываясь.
Сердце
– Добро пожаловать обратно, мистер Кит. Вы меня хорошо слышите? А видите как? Зрачки в норме, – доктор расширил веки мужчины, лежащего на постели. – Скажите, какой сегодня день?
– Понятия не имею, – отозвался пациент, на что доктор рассмеялся:
– Легкая дезориентация, в условиях нормы. Хорошо, а год, назовите мне год.
– Две тысячи сто двадцать пятый.
– Ну вот видите, вы в порядке, не стоило и волноваться. Ваше новое сердце работает как точный механизм, впрочем, чего уж там, это и есть самый точный механизм в мире, новейшая версия – «Сердце 7.0». Вы должны гордиться тем, что стали одним из немногих счастливчиков, получивших эту новинку. Остальные носят более устаревшие версии, у них и срок службы короче. А ваше сердце – уникально, оно подходит вам по всем параметрам: по объему крови и образу жизни.
Пациент кивнул.
– Теперь давайте пройдемся по противопоказаниям. Их нет! – захихикал доктор, словно шкодливый ребенок. – Ну почти нет. Впрочем, вы уже и так всё знаете. Не зря же вы пришли к нам, хотя, давайте будем честны: других таких клиник не было и нет. Иногда отсутствие выбора очень облегчает жизнь, не правда ли? Ха-ха! Итак, надеюсь, вы помните, что срок службы вашего сердца зависит только от вас и ни от кого более. С нашей стороны мы обязуемся и непременно выполним взятые на себя обязательства, а именно – предоставление в ваше временное владение механизма, без сбоев выполняющего функции сердца. Оно может и, безусловно, будет служить вам полвека, до того момента, как потребуется гарантийная замена. Но и вы связаны с нами определенными обязательствами и в ваших интересах их соблюсти. Вы в состоянии сейчас еще раз выслушать их, мистер Кит?
Тот кивнул.