Завтра, завтра, завтра

В Сан-Франциско они прилетели во вторник утром и, добравшись до мэрии, увидели растянувшуюся во дворе очередь. С каждой минутой очередь только увеличивалась. Несмотря на холод, промозглый ветер и действующую на нервы бюрократическую волокиту, напоминавшую судебное производство по взиманию штрафов за неправильную парковку, настроение у всех было приподнятое. Не отвязно-веселое, как на музыкальной тусовке в долине Коачелла, но сдержанно-праздничное, словно на камерном джазовом фестивале в Ньюпорте. Саймона трясло: он боялся, что лавочку по выдаче разрешений с минуты на минуты прикроют, а во двор мэрии ворвутся копы, юристы, разъяренные гомофобы и все испортят.

– Торшлюспаник, – бормотал он, – торшлюспаник.

– Ладно, – сдался Сэм, – ты меня заинтриговал.

– Не поощряй его! – воскликнул Ант, но было поздно. Сэм задал терзавший его вопрос.

– Что такое торшлюспаник?

– О, торшлюспаник, – воспрял духом Саймон, – переводится как «страх захлопывающихся ворот». Боязнь быстротечности времени и упущенных возможностей. Ужас, что ворота захлопнутся прежде, чем ты успеешь зайти.

– Как мне это знакомо, – мотнул головой Сэм. – Прям с меня писано.

Зарядил дождь, и Сэма с Сэди отправили раздобыть зонтики. Безалаберные «анджелинос», избалованные утопавшим в солнечном свете Лос-Анджелесом, они, конечно же, не догадались прихватить зонтики с собой. В магазинчике напротив мэрии оказалось шаром покати, и они поспешили дальше по Гроув-стрит. Следующий магазинчик предлагал обшарпанные, побывавшие в использовании или просто краденые зонты. Сэди и Сэм их отвергли: «У наших друзей свадьба. Они заслуживают большего». До третьего магазинчика пришлось тащиться чуть ли не километр. Промокшие до нитки, они заскочили в спортивный магазин и растерянно застыли перед внушительными колоссами – зонтами, предназначенными для зрителей на турнирах по гольфу. «Черт, и почему мы не купили зонты километром раньше? – обменялись они понимающими шутливыми взглядами. – Почему мы всегда так высоко задираем планку?» Решив не искушать судьбу, они прибрели три монстрообразных зонта и, раскрыв два из них, пошлепали к мэрии.

Через полминуты они сообразили, что невозможно разместиться на мостовой, держа над головами два полутораметровых купола, и Сэди посоветовала Сэму закрыть свой зонт. Он подчинился, нырнул под ее зонт и взял ее под руку. Сэди не возражала. Сочтя это благоприятным знаком, свидетельствовавшим о потеплении их отношений, Сэм завел разговор о «Церемониймейстере».

– Я видел несколько сцен, – сказал он. – Потрясающе. Ты очень верно подобрала цвет – не режущий глаз черно-белый, а приглушенно-серый. Безумно стильно. Пять баллов.

– Спасибо. Учитывая неприятие, которое ты питаешь к моей игре, твоя похвала мне особенно приятна.

– Я не питаю неприятия к твоей игре, – вздохнул Сэм. – Да если бы и питал, какое это имело бы значение, верно? Ты все равно села бы за ее написание. Вне зависимости от моего к ней отношения. А теперь ты ее почти написала. И это здорово.

– Значит, ты не считаешь «Церемониймейстера» адовым кошмаром, который в одиночку потянет на дно всю нашу компанию?

– Не считаю.

Четыре часа спустя Саймон и Ант стали двести одиннадцатой поженившейся в тот день парой. После церемонии все так проголодались, что ринулись в ближайшую китайскую забегаловку и до отвала наелись пельменями. Маркс заказал заоблачно дорогую бутылку дешевого шампанского, и Саймон, любивший, как и Сэм, трепать языком, поднял бокал.

– Благодарю вас, друзья и коллеги! – произнес он. – Пожертвовав рабочим днем, вы почтили своим присутствием наше с Антом бракосочетание. Спасибо вам! Спасибо, что вместе с нами вы создали уже трех «Дублей». Так давайте же согласимся наконец, что эта игра должна была называться «Доппельгангер старшей школы»!

– Давайте согласимся не соглашаться! – дурашливо закричал Маркс.

– Вы, конечно, мне не поверите, – задушевно продолжал Саймон, – но мое любимое слово в немецком отнюдь не «доппельгангер», а «цвайзамкайт».

– Альтернативный вариант «Дублей» был «Цвайзамкайт старшей школы», – пояснил Ант, – но я Саймона отговорил.

– Спасибо, – шепнул Сэм.

– «Цвайзамкайт» – чувство одиночества вдвоем. Одиночества, от которого не спасают даже окружающие тебя люди. – Саймон выразительно посмотрел на своего мужа. – До встречи с тобой, Ант, я постоянно испытывал это чувство. У меня была семья, друзья и возлюбленные, но каждый из нас существовал сам по себе. Я думал, это и есть жизнь. Жизнь, которую надо безропотно принимать. Я думал, что беспросветное одиночество – удел всех на свете. – Саймон всхлипнул, на глазах его заблестели слезы. – У меня мерзкий характер, Ант. А тебе глубоко фиолетовы и немецкий язык, и наша женитьба, но знай: я люблю тебя. И я безгранично благодарен, что ты согласился пойти со мной под венец.

– Цвайзамкайт! – воскликнул Ант.