Завтра, завтра, завтра

Ты сказал, что хочешь ребенка, но решение, разумеется, принимать ей. Это же ее тело. Вы всесторонне обсудили, как рождение ребенка отразится на вашей работе и повлияет на вашу жизнь. Верный себе, ты создал электронную таблицу – точно такую же, какую обычно создаешь перед запуском в производство новой игры. Заполнил строки в столбцах «За» и «Против», «Распределение обязанностей», «Факторы риска», «Финансовые вложения», «Прибыль», «Сроки выполнения» и «Ожидаемые результаты». И показал ее Сэди.

– Сомневаюсь, чтобы нашего гипотетического отпрыска звали Таблица-номер-один, – проворчала Сэди, взглянув на экран твоего ноутбука, и переименовала файл на «Летняя игра – 2006: Грин – Ватанабэ».

Она попросила тебя распечатать файл и через пару дней сообщила, что оставляет ребенка.

– Не самое подходящее время, конечно, но и не самое паршивое, – заявила она. – «Церемониймейстера» я закончила, весной подготовлю дополнение, а летом сварганю нам малыша. Если повезет, его не постигнет судьба твоего тамагочи.

С тех пор за вашим потомком закрепилось прозвище Тамагочи Ватанабэ-Грин.

Ты в больнице.

В коридоре распевают рождественские гимны, но ты пока не улавливаешь слов. Певчие приближаются к палате, и ты понимаешь, что они исполняют заунывную песню Джони Митчелл, от которой так и хочется удавиться, особенно если слышишь ее в больнице под Рождество. Ты никак не можешь вспомнить название песни, и это тебя раздражает. Обычно ты помнишь все.

Кто-то повесил в палате рождественскую гирлянду со звездами. Интересно кто? Твои близкие друзья – сплошь иудеи, буддисты, атеисты или агностики.

Если сейчас Рождество, значит, ты в коме уже три недели.

Если сейчас Рождество, значит, ты не перезвонил Уэртам.

Если сейчас Рождество, значит, «Церемониймейстер» поступил в продажу и доступен для скачивания.

Если сейчас Рождество, значит, Сэди почти на третьем месяце беременности…

В палате – твои родители. Видимо, ты совсем плох, раз они снова вместе.

Ты вспоминаешь название песни. «Река».

Твоя мама сидит на стуле возле кровати. На ней платье – птицы на земляничной поляне. Длинной иглой она нанизывает на нитку ярких журавликов из разноцветной бумаги. Ты знаешь, зачем она это делает: согласно японскому поверью больной исцелится, если сложить сэмбадзуру – гирлянду из тысячи бумажных журавликов.

Твой отец, хотя ты его и не видишь, сидит на полу и складывает журавликов, чтобы твоя мама могла нанизать их на нитку.

Вот они, супружеские узы.

Немного погодя твой отец уходит. Твоя мама продолжает орудовать иглой, но без твоего отца дело идет медленно и запас журавликов тает на глазах. Складывать журавликов намного сложнее, чем нанизывать их на нитку.

Появляется Сэм.

– Меня зовут Сэм, – представляется он, – а вы, должно быть, мама Маркса?

– Да, меня зовут Анна.

– Ух ты, как и мою маму! – поражается Сэм. – Маркс ни разу не упомянул, что у наших мам сходные имена. Я думал, вас зовут по-другому.

– По-корейски, – объясняет твоя мама, – мое имя звучит как Э Ран, но в Америке все зовут меня Анной.

– Анна Ватанабэ.

– Ватанабэ – фамилия моего мужа. Мое полное имя – Анна Ли.

– И моей мамы тоже! – восклицает Сэм.

– Я похожа на твою маму?

– Нет, совсем не похожи. Странно, что Маркс утаил это от меня.

– Возможно, он просто не придал этому большого значения, – предполагает твоя мама. – Ли – такая же распространенная фамилия, как и Анна.

Сентиментальность чужда твоей матери. Лишь ткани способны растопить ее сердце.

– А может, – продолжает она, – Маркс ничего не знал.

Сэм подходит к кровати и вглядывается в твое лицо.

– Нет, Маркс всегда обо всем знал.

В тот день, когда ты выяснил имя погибшей матери Сэма, ты понял, что ваши с Сэмом жизни неразрывно переплелись. Что отныне и вовек ты – брат Сэма. Ведь имя, если подумать, это Судьба.

Сэм поворачивается к твоей маме.

– У вас почти закончились журавлики, – замечает он. – Если вы покажете, как их складывать, я вам помогу.

Твоя мама обучает Сэма искусству оригами, Сэм усаживается на пол и тоже начинает складывать бумажных журавликов.

Ты все еще жив.

Сэди расчесывает тебе волосы и попутно сообщает, что «Церемониймейстер» бьет рекорды продаж в Соединенных Штатах.

– Не думаю, что пользователям нравится игра, – недоверчиво замечает Сэди. – Просто им жаль нас.

Тебя коробит от ее ложной скромности. «Никто не потратит из жалости шестьдесят долларов на какую-то игру!» – пытаешься ты возразить, но внезапно у тебя мешаются мысли.

Ты все еще жив.

– Анта выписали, – говорит Сэм. – С ним все хорошо.

«Отлично», – думаешь ты.

– Приходил Гордон. Принес тебе букетик лаванды.

Цветов ты не видишь, но вроде бы чувствуешь их аромат. Тебя охватывает мимолетное сожаление. «И что меня понесло в вестибюль к Гордону? – себялюбиво терзаешься ты. – Почему я не укрылся вместе со всеми на крыше?»

Компьютерные игры не порождают насилия. Но возможно, обольщают игроков притворными надеждами, и те порой начинают воображать, что могут стать настоящими героями. Внезапно у тебя снова мешаются мысли.