Завтрашний царь. Том 1

Отрок, исподлобья взиравший на удивлённых кувык, был столь же чужим по эту сторону Воркуна, сколь сами кувыки были бы в его родных плавнях – достань им безрассудства туда забрести. Кто-то знал камышничков потомством нищих, сбившихся за болотами в подобие племени. Кто-то – осколком первонасельников Левобережья, не сдавшихся Ойдригу. Парнишка стоял, равно готовый к драке и к бегству. Одёжа – крапивная домоткань, повадка вольного дикаря.

Он прикрывал собой девочку. Наряды линялые, перешитые: чернавка из небогатого дома. Лишь горела медным златом коса, на диво обильная: чесавши, гребень изломаешь, любовавшись, разум утратишь.

По пушистой косе и узнал её Клыпа, было растерявшийся при виде камышничка:

– Ракитушка! А ты что здесь потеряла?

Возглас, движение нарушили шаткое равновесие. Паренёк стремительно толкнул подружку к лодчонке:

– Греби! Я доплыву.

Водица в матёром Воркуне плескала стылая, не то что в ласковой ворге, но ему ли бояться!

Девочка пала на колени, кланяясь в землю, безгласно размахивая руками. Она была даже не шептунья, как раб валяльщика. Вовсе немая.

– Молит… тайну сберечь… – прошуршал Мгла. Он пристально смотрел на девочку, на её губы. – Безмерными… службами… сулит отслужить…

На песке, на чистой тряпице, лежала только что выловленная пеструшка: голова долой, хвост плескать норовит. Подростки собирались полакомиться.

– Разве мы злодеи какие, де́вице красной вослед худую славу пускать? – покривился Некша.

Клыпа разглядел рядом с рыбиной горсть серой соли. Дармовой, с ближнего кипуна.

– У вас, ребята, соль, у нас хлеб! – Гусляр показал торбочку сухарей. – Нам не золото друг от друга стеречь, нам, людям мизинным, дружество заповедано. – И улыбнулся. – Оставь воевать, свет грозный камышничек. Твою Ракитушку здесь ни полсловом не обесчестят.

Пока вечеряли, да и после, дикий пловец не промолвил громкого слова. Держал подруженьку за руку, а на троих взрослых поглядывал с опасливым любопытством, как на выходцев баснословной закиянской страны.

Два Шегардая существовали один для другого как бы за пеленой. Можно было родиться и постареть на Лобке, в глаза камышничка не видав. И так же, наверно, многие изживали век в Диком Куту, благо он простирался далеко за Ойдригову стену – сколько покрывал тёплый хвост зеленца.

Дети плавней просачивались на городские окраины. Шаечками, в сумерках, по ночам. Поживлялись, уносили что плохо лежало. Шегардайские богатеи выезжали в Дикий Кут охотиться. И тоже особо вглубь не совались.

– Ты мне науку дать обещал, – напомнил Некша кощею. – Чтоб я, значит, вверх-вниз голосницей похаживал! Лёгкими ножками по ковровым ступенечкам!

Камышничек уставился во все глаза: от еле шепчущего певческой премудрости ждут?.. Девочка и так неотрывно смотрела на раба, скромно сидевшего в стороне. Он редко поднимал голову, пряча обезображенное лицо, взгляд поймать было трудно. Однако ей удалось.

«Как ты понял меня?» – спросили нежные девичьи уста.

«Я умею».

«Ты их правда учить будешь?»

Рубцы на щеках болезненно натянулись – он почти улыбнулся.

«Увидишь сейчас».

«А меня говорить выучишь?..»

Безмолвные речи произносятся быстро, куда быстрее обычных. Мгла кивнул, повернулся, руками показал Клыпе: давай гусли. Клыпа с готовностью вытащил вагуду. Кощей взял бережно, нарукавниками. Повертел, приметил заклеенную надсадину.

– Смелый ты… в гусли играешь…

– А что?

– Так мораничи… жрецы строгие…

– Они одной улицей, я другой. Я им перед храмом хульных песен ведь не ору? Не ору. А они на торгу помалкивают.

– Царь Аодх в гусли играл, – напомнил Некша нетерпеливо.

Кощей указал пустые отверстия для шпеньков. Клыпа надулся:

– Для красы сделаны. Толку с них? – Мгла собрался что-то сказать, не успел. Клыпа вздумал разобидеться. – Я двумя пятернями песни играю, а ему, вишь, недостаёт! У самого вона перстов по одному на ноздрю!

Мгла торопливо спустил засученный было нарукавник. С рабским поклоном протянул гусли «доброму господину».

– Ну тебя, Клыпа! – восстал напряжённо слушавший Некша. – Ты, пиявка, сюда напросился, чтоб вместо Хшхерше мне учение портить? Ещё драться полезь!

Клыпа буркнул:

– И полезу, как изломает…

– Он мне глотку от надсады избавил, небось гуселькам урону не сделает! А то как хочешь! Сам себе играй, сам подыгрывай!

Клыпа выпятил бороду:

– Слыхано от соловушки шегардайского…

Однако гусли вернул.

Пришлось вновь тянуть рукава, являя жутковатые клешни, торчавшие из намотанного тряпья. Чуткая девочка сразу подметила, каким усилием он понуждал двуперстия к работе. Но – понуждал. Взывал к силе, которой некогда обладал. Поворачивал гусельные шпеньки, добиваясь верного звука…

Молчаливый камышничек взял толстый прут, принесённый волнами. Сбил песок, вынул ножик, начал строгать.

Клыпа ревниво наблюдал за кощеем.

– Угораздило кому попало гусельки вверить! – разворчался он наконец. – Умаюсь через твои проучки туда-сюда слаживать…

– Так не вверял бы! – осадил Некша. – А в руки дал – помалкивай!