Зазеркалье

Он знал, что она делает, поскольку слышал шорох нити о стебли, точно так же, как слышал цоканье скачущей по дереву белки и скрежет медвежьих когтей по земле в полумиле от них. Он был уже не тем человеком, каким был до того, как Белая королева («Дженни, это была Дженни – твоя дочь, твой единственный ребенок, превратившийся в чудовище, потому что ты не заботился о ней, как должен отец, потому что был слишком занят, потому что полагал себя Большим Человеком в Городе».) превратила его в волка, волка, который должен был являться на ее зов, но она не может его больше позвать, потому что Алиса снесла ей голову.

Теперь он иногда человек, а иногда волк, и даже когда он человек, трудно избавиться от волка полностью. Какая-то его часть всегда ускользает по ночам и бегает до тех пор, пока все ужасные вещи, которые он совершил, не превращаются в ничто.

Тесак знал, что должен забыть о тех ужасных вещах, отпустить глупого мальчишку, которым он был, позволить ему превратиться с призрака. Но, возможно, это тоже была глупая мысль – полагать, что ты можешь забыть свое прошлое, словно багаж на вокзале.

«Я не могу забыть. Может, и не должен. Может, я этого не заслуживаю.

Но счастья достойны все, не так ли? Даже я.

Но, возможно, счастье не означает освобождения от ответственности. Возможно, счастье не предполагает разрешения забыть.

Там тоже были хорошие времена. Ну или времена, которые могли сойти за хорошие в том вонючем гадюшнике.

Когда ты был Николасом, ты собирался стать величайшим бойцом в Старом городе».

* * *

– Ну и куда ты намылился, негодный мальчишка? – спросила Бесс.

Нет, не просто спросила; выкрикнула так хрипло и визгливо, что вздрогнувший Николас захлопнул за собой дверь, ничего не ответив. Все равно это был пустой вопрос – Бесс знала, куда, с кем и зачем он идет, но, если бы он сам произнес это, она уцепилась бы за его слова, сделав их поводом для очередного скандала, а он сейчас был не в том настроении.

Все равно скоро он выиграет столько денег, что сможет покинуть дом старой ведьмы. «Еще несколько боев, и все», – пообещал он себе, хотя, вообще-то, еще пообещал пару новых шикарных кожаных башмаков, а то вот уже три года ходит в этих, облупившихся, с протертой подошвой и порванными шнурками.

Он пробежал пальцами по сияющим серебром пуговицам нового жилета, пытаясь не чувствовать вины за его покупку. Что тут плохого, если ему хочется выглядеть нарядным, а не оборванцем? Когда он явился домой в обновке, Бесс чуть уши ему не сожгла, так орала о том, что кормит его, проглота, столько лет, а он, вместо того чтобы возместить ей расходы, корчит из себя павлина.

«Павлина, – с презрением думал он, пробираясь по лабиринту улиц и переулков к бойцовскому клубу. – Я не павлин. Павлины – это те богатеи, пижоны из Нового города, с каретами, тросточками и намасленными зализанными волосами. Я не павлин».

Он шел, кивая на приветствия многочисленных соседей, лавочников и шлюх, шулеров и бандитов, обитателей его квартала, которых он знал как свои пять пальцев. Он вырос здесь, на этих улицах, среди этих людей, и как они, был отребьем, грязью, пятнающей Старый город.

«Был грязью, и всегда буду грязью, и горжусь этим».

Никогда Николасу не стать кем-то другим, да он к этому и не стремился. Ему только хотелось быть свободным, а деньги означали свободу – свободу иметь собственную крышу над головой, чтобы приходить и уходить когда пожелаешь. Свободу покупать, что хочешь и когда хочешь.

А он хотел – новую одежду, и неразбавленный виски, и стейк на столе каждый вечер, настоящий стейк, а не жалкие ошметки из самой дешевой мясной лавки.

Чтобы попасть в бойцовский клуб, ему пришлось перейти на «красные улицы». В этом районе Старого города каждым дюймом заправлял тот или иной главарь, и они сражались друг с другом за первенство. Некоторые кварталы переходили из рук в руки по два-три раза в день, с зависимости от превратностей «войны» или появления третьей стороны, решившей воспользоваться неразберихой.

Обитатели «красных улиц» сидели тише воды ниже травы и безропотно платили десятину тому, кто был у власти на текущий момент. Под тем или другим боссом жизнь текла не лучше и не хуже, а вариант переселения даже не рассматривался. Те, кто управлял Новым городом, никогда бы не позволили мусору Старого пачкать их мостовые, а пространства в Старом городе, заключенном, как в тюрьму, в сияющее серебристое кольцо Нового, было не так уж и много. Кроме того, что толку перебираться с одной улицы на другую? Там тоже заправляют бандиты, а что другие, так то без разницы.