Зазеркалье

– Ну снова-здорово, – раздраженно буркнул Дэн. – Я же говорил тебе, мальчик. При чем тут обман? Это дар, и ты будешь дураком, если растратишь его впустую.

Чеширский лукаво покосился на Николаса:

– Возможно, он предпочитает быть перемолотым на ринге? Остаться изувеченным, зато сохранить свою благородную гордость?

Кровь прилила к лицу Николаса.

– Дело не в гордости, – пробормотал он.

– Ты хочешь победить или нет?! – рявкнул Дэн. – Если хочешь, то сделаешь все, что для этого потребуется.

«Все, что потребуется», – мысленно повторил Николас. Переступит ли он черту, если использует свое предвидение – каким бы оно ни было?

Потом он подумал о той девушке, голубоглазой девушке, привязанной к запястью Кролика. Может быть – ну, только может быть, – если он победит, он сумеет… нет, глупости, и вообще рано об этом. Сначала надо победить.

Победить – вот что главное. Без победы все его мечты – зыбкие призраки, существующие лишь в его голове.

– Хорошо, – сказал Николас. – Я попробую.

Дэн хлопнул его по плечу, и все началось.

Пользы от Чеширского, как от учителя, оказалось немного. Пока он просто стоял в сторонке, молча наблюдая за Николасом и Миком, стоял неподвижно, и лишь его сверкающие изумрудные глаза юркими птахами перепархивали с одного бойца на другого, следя за их движениями.

Поначалу Николаса сильно смущал новый зритель, и он ставил под сомнение каждую возникшую у него идею, задаваясь вопросом, а не предвидение ли это? Или он просто читает язык тела Мика? Размышления и колебания отвлекали его настолько, что Мик несколько раз получал ощутимое преимущество.

Через некоторое время Дэн объявил перерыв и, хмурясь, обратился к Николасу:

– Что с тобой, мальчик? Дерешься как салажонок.

Николас вытер пот со лба и нервно перевел взгляд с Чеширского на Дэна:

– Извини.

– Думаю, – вмешался Чеширский, – что мы пошли не тем путем. А всем известно: чтобы чего-то добиться в интересующем нас вопросе, нужно выбрать правильный курс.

Мик, Дэн и Николас уставились на коротышку, который словно и не заметил их явного замешательства.

– Дэн – боец, и потому он думает, что ответ в твоих руках. Но это не так. А ты подозрителен, Николас, и потому полагаешь, что ответ тут, наверху. – Чеширский постучал себя пальцем по виску. – Но предвидение исходит не от тела и не от разума. Оно зарождается в животе и расцветает в сердце. Твое сердце сжато крепче твоих кулаков.

– Положим, но ты же не указываешь ему, что делать, – сердито заметил Дэн.

Чеширский кротко взглянул на него:

– Я не думаю, что должен «указывать» ему, как ты выразился. Я могу лишь направить, и не моя вина, что он не следует за мной.

– Чтобы ты его направлял куда-то, я тоже не вижу, – сказал Дэн. – Ты просто стоишь и только, уж не знаю как, мешаешь мальчику. Еще вчера он был отличным бойцом, как всегда, а сегодня – ну чисто новорожденный младенец.

– Единственный, кто может мешать Николасу, это сам Николас. Я не в ответе за тех серебристых рыбок, что мечутся у него в голове.

«И впрямь похоже», – подумал Николас. Верткие рыбки бились в его мозгу, перескакивая с идеи на идею.

– Я привел тебя сюда, чтобы ты помог ему! – взорвался Дэн. – Его убьют, если ты не поможешь!

– Это, – очень четко произнес Чеширский, – не мое дело. Ты не заносись, Дага-Дэн. Я здесь только потому, что это отвечает моим интересам. И если этот спектакль перестанет быть интересным, я в любой момент отправлюсь смотреть другую пьесу.

Странно, однако, – несмотря на то, что тон Чеширского был мягок и сладок как мед, Николас не сомневался: в нем таится угроза.

Дэн пристыженно потупился, и это поразило Николаса больше всего, потому что таким своего босса он никогда не видел.

Меж тем Чеширский дважды хлопнул в ладоши:

– Пойдем-ка прогуляемся, мальчик Николас. Думаю, нам с тобой нужно перемолвиться парой слов под открытым небом, каким бы оно там ни было. Иногда здесь, в Старом городе, и неба-то не видно, только дым да кривые здания, взирающие на нас сверху вниз неприветливыми великанами.

Николас посмотрел на Дэна, и тот, кивнув в знак согласия, резко развернулся и удалился в свой кабинет, громко хлопнув дверью.

– А я, пожалуй, позавтракаю, – сказал Мик, почесывая затылок.

Николас вытер обнаженный потный торс полотенцем, после чего натянул рубашку и жилет. Чеширский стоял у входа, насвистывая какую-то песенку – довольно фальшиво, почти не попадая в ноты, но у Николаса создалось впечатление, что делал он это нарочно. В душе что-то дрогнуло, словно мелодия задела какую-то струну воспоминаний, вызвав смутный образ темноволосой женщины, укачивающей его.

«Но это не Бесс. У Бесс, сколько я ее знаю, никогда не было темных волос».

Мать? Он никогда не видел ее, ну или по крайней мере не помнил, что видел. Она подкинула его Бесс прежде, чем он начал ходить или говорить. Бесс, если и упоминала о ней, то с одним лишь гневом да горечью, и всегда обрывала внука, не позволяя задавать слишком много вопросов, – и он перестал спрашивать. В любом случае это не имело значения. Мать ведь так и не вернулась за ним, хотя бы чтобы убедиться, что он все еще жив.