Здравствуй, земля целинная. Книга третья

Война была далеко от нас, но сердцем мы были там, ибо искренне переживали за то, что там происходило, и мы чувствовали себя виноватыми перед страной за свои проступки, хотя и не понимали в чем же заключаются наши проступки. Мы очень переживали за наших родственников, у которых жизнь круто поменялась в связи с приближением фронта, некоторых из них находились на оккупированной территории. Наша жизнь в суровых холодных условиях выглядела предпочтительный перед людьми, которых коснулась война. На редких политических занятиях нам рассказывали о зверствах, которые совершали гитлеровцы на нашей земле, а мы в этом случае чувствовали себя беглецами, которые оставили родные края и близких людей в большой опасности. Многие из нас писали письма Сталину, Калинину и другим деятелям государства, чтобы нас взяли в ополчение, чтобы мы могли оказывать поддержку нашей армии в борьбе с фашизмом. Но в ответ мы ничего не получали, что было еще обидней, ибо мы не чувствовали гражданами своей страны.

Тем не менее время шло, срок мой истек и передо мной должны были открыться лагерные ворота, но, связи с войной, мне продлили заключение до окончания войны. Мои надежды на свободу, на то, что я наконец-то поеду на материк, возможно, даже подключусь к борьбе с врагом, не сбылись. Это так тяжело получить такое известие и начать по-новому отсчет время своего заключение, причем, неизвестно было, когда закончиться война. Будь она проклята эта война. Такое решение правительства коснулось не только меня, но и несколько десятков других заключенных в нашем лагере. Было даже несколько случаев суицида с такими заключенными, которые не смогли перенести продолжение тюремного заключения. они не смогли перестроится на новый срок, я же переборола себя и находила отраду в физическом труде, работала до истощения и тем самым забывала о том, как несправедливо со мной поступили.

Война все же закончилась, и спустя несколько месяцев после победы меня освободили, правда, мне не было разрешено жить в Москве и Ленинграде, еще в столицах союзных республик, а также в полсотни больших городов страны. Но я все равно была рада, что возвращаюсь на материк свободным человеком. Путь домой был долгий – сначала я почти месяц плыла на корабле, потом ехала с пересадками на нескольких поездах, пока не добралась до Владимира, где мне разрешено было поселится.

Конечно, первым делом, я явилась в райотдел милиции, где я отметилась, и должна была каждую неделю приходить, чтобы меня отметили. Мне там прочитали целую лекцию, что я должна делать и чего не должна делать, а что нет. О чем должна была расписаться в их журнале.

Первым делом для меня было найти работу, ведь надо было добывать средства для пропитания, но это оказалось не так просто, ибо куда бы я не обращалась, то получала вежливый отказ. Я была просто в отчаянии, не знала, что мне делать, собиралась поехать в какую-то деревню, где нужны рабочие руки и не обращают внимание на судимости. Но помог случай – я встретила профессора Верховцева, который читал в институте Коминтерна историю Российского государства. Мы зашли в уютное кафе, где заказали пельмени и горячий чай. От его я узнала много интересного о том, что делается в нашей стране.

Он рассказал, что Коминтерн больше не существует, его распустили после встречи в Тегеране в 1943 году Сталина Рузвельта и Черчелля.

– Говорят, что это Черчелль настоял на том, чтобы Коммунистический интернационал прекратил свое существование, иначе они не откроют с Америкой Второй фронт против фашистской Германии. – Сказал профессор, а затем добавил, – он боялся, что СССР, благодаря этой организации, имеет широкую агентурную сеть в Европе и по всем мире.

– И чем же вы сейчас занимаетесь? – спросила я у него.

– Преподаю историю в местном педагогическом институте. Сюда я переехал еще до войны, когда начались аресты руководителей института Коминтерна. Может, потому я и избежал ареста, а вы чем занимаетесь? – спросил он меня.

– Ничем, – ответила я и вкратце рассказала о моих мытарствах, профессор слушал меня внимательно и сочувствовал тяжелым перипетиям моей жизни. В конце моего рассказа я увидела даже, как из уголков его глаз скатились скупые слезы, при этом он повторял: "Как это может быть. В двадцатом веке и средневековые порядки, мы знали, что творится в стране что-то плохое, но никогда не могли предположить, что все так ужасно происходит.

Он взял мою руку, чтобы передать через такое прикосновение свое глубочайшее сочувствие.

– А чем же думаете заниматься дальше?

– Прежде всего мне надо найти работу.

– Разве у нас сейчас нет работы, когда катастрофически не хватает людей со знанием иностранных языков. сколько языков вы знаете?

– До того, как меня посадили в тюрьму я свободно общалась на; французском, немецком, английском и итальянском языках – только меня никто-никуда не берет, в связи с судимостью, тем более по 58 статье.

– Но это ведь несправедливо, у вас же такие заслуги перед Советской властью.

– об этом уже забыли.

– Я напомню.

– Не надо, а то у вас будут неприятности.