Зелье для Ее Величества. Заговор

— Не скажи, Степан Иванович, не скажи. Тех солдат доподлинно спросили. Сама государыня, — и он многозначительно поднял палец вверх, — так и есть, говорят, ведьма превратила разбойников в волков и на них наслала. А когда они с ними бились — летала вокруг на метле!

— Тьфу ты, бестолочи! — выругался Шешковский, хотя уже прикидывал, как эту историю подать в выгодном и нужном свете.

— А ещё солдаты говорят, — Панин понизил голос, — будто бы оборотни, — тут он перекрестился, — перегрызли твоему, как его там, Розинцеву горло. Божатся все, что бездыханного и в крови положили на землю, а он потом встал как ни в чём не бывало.

Шешковский нахмурился. Об этом Розинцев ему не рассказывал.

— И говаривают, — продолжал размеренно граф, внимательно следя за реакцией собеседника, — что один из солдат в упор ему в голову выстрелил, а тот даже ухом не повёл.

— Да ладно тебе, Никита Иванович! Ты-то хоть в эту чушь не веришь поди?

Тот неопределённо изогнул брови:

— Как сказать, не бывает дыма без огня-то. Так что не тяни, коли словят наши соколики татя сегодня, то и о Розинцеве своём не премини рассказать. Ну а коли не поймают, — развёл руками, — вместе будем выкручиваться. Втянул ты меня, Степан Иванович, в тёмную историю, ох и втянул!

— Не бойся, Никита Иванович, где наша не пропадала!

— Ну да, ну да, — вздохнул тот. — Ты только это, сокола своего во дворец не вези, государыня после зелья того дюже мнительная стала. Да и дворцовые курицы, сам знаешь, так и норовят в обморок упасть.

Шешковский хмыкнул:

— Ладно, будет у меня в услужении личный вурдалак! — и трижды поплевал через плечо.

За окнами, во внутреннем дворе раздался какой-то шум, послышались крики, потом кто-то отчаянно закричал «Пали, робятыыы!», несколько раз ударили ружья, и тут все эти звуки перекрыл ужасающий вой, от которого, казалось, затряслись стёкла в рамах. Собеседники враз побелели и закрестились. Вой стих. Шешковский осторожно, чуть не на цыпочках подошёл к окну и отдёрнул штору.

В рассветных сумерках было видно, что на земле, побросав ружья, лежат, закрыв ладошками уши, несколько солдат. А посередине этой сцены с опущенным дымящимся пистолетом стоял и смотрел куда-то в сумерки Розинцев.

— Господи, помилуй, — пробормотал за спиной Шешковского Панин.

Тоже перекрестившись, Шешковский произнёс:

— Надо бы узнать, в чём дело.

— А солдатики ещё у тебя есть? Или сами пойдём?

— А ты, я смотрю, Никита Иванович, к мягким креслам привык? Или можешь ещё шпагой её величеству послужить? — лукаво прищурился Шешковский.

— Будь ты неладен, Степан Иванович, со всей своей службой! Пошли!

Шешковский вынул из ящика стола два пистолета, один протянул Панину, другой взял себе. Вышли в приёмную.

Перепуганного, белого как мел секретаря брать с собой не стали. В приёмной находился личный адъютант Панина Стебневский и его порученец Проклов, которые стояли напротив входной двери — один со шпагой, второй с пистолетом. Коротко бросил им:

— Следуйте за нами, господа.

Во дворе солдаты кто сидел, кто лежал, все выглядели растерянными и перепуганными.

— А ну стройся! — зычно скомандовал Шешковский.

Солдаты кое-как суетливо построились.

— Кто за старшего?!

— Я, ваше высокоблагородие, — прохрипел черноволосый высокий капрал.

— Отвечай, так твою так, что здесь было!

— Так это… У гостевого дома когда были, где государев преступник квартировал, они, господин Розинцев с поручиком Опричниковым, оттудова покойника какого-то вынесли и в карету, стало быть, положили, — кивнул он в сторону кареты.

— Дальше что?

— Потом, стало быть, сюда приехали, и господин Розинцев, — тут он перекрестился, — приказал покойника в пытошную снести. Ну мы его и унесли.

— Покойника в пытошную — хмыкнул Панин.

— Что за покойник? — продолжил выяснять Шешковский.

— Не могу знать, ваше высокоблагородие! Одет по-благородному.

— Продолжай.

— А! Он ещё связанный был. Так вот, спустили мы его в пытошную, Кондрат велел нам его раздеть, а потом мы сюда вот и возвернулись.

— Дальше что было, дурак! — шеф Тайной экспедиции начал терять терпение.

— Ну стоим, стало быть, ждём, что дальше велят, а тут слышим, там, внизу, шум какой-то, потом пальнули, кажись, из пистоля. Ну я Филимону, Панкрату и как его… Фролу крикнул, чтобы вниз, стало быть, бежали. Они, стало быть, туда. Там опять шум, я скомандовал «Ружья на изготовку!», а оттудова, с лестницы, стало быть, харя белая появилась, страшная — жуть! Я и крикнул: «Пали, ребята!» Ну, стало быть, и выпалили из всех ружей.

Замолчал.

— Мне тебя, дурень, что, за язык тянуть?! — взвизгнул Шешковский.

— Ну так это, выпалили, значит, по дверям, что в подвал ведут, а оттудова как вой раздастся, что мы ажно попадали все. Думал, помру, ваше высокоблагородие, — все потроха затряслись. Лежу, стало быть, а крик-то кончился. Я краешком глаза глянул, а оттуда, с лестницы, господин Розинцев поднимается. Вышел, постоял вот тутова вот и обратно, стало быть, в пытошную спустился. А более я ничего не видал.