Зеленая ночь

Умид то и дело поворачивал голову, чтобы взглянуть на столбы пыли, фонтаном вздымающиеся из-под колес. Хотелось лететь! Далеко-далеко!.. Туда, где земля соединяется с небом!.. Все. Они теперь у него в руках. Барсук Пири и Асли с ее крашеной головой и мучнисто-белым лицом. В рот ему будут смотреть, ждать приказания. Если Пири когда-нибудь еще спросит при нем, почему человек, обжегшись, смотрит вверх, он может встать и преспокойно заехать ему в морду. И Пири не пикнет. Вытащит платок и утрется.

Умид прибавил газа. Проскочил неширокий мост. Свернул на проселок, заросший по обочинам кустами. Треск мотоцикла волнами заплывал на заросли тростника. Воробьи и жаворонки, испуганно вспархивая, взмывали в небо.

За арыком, в бесконечном просторе хлопкового поля, виднелся трактор Тубу. Умид решил было повернуть, но захотелось посмотреть, узнает она его или нет.

Оставив мотоцикл на дороге, Умид зашагал к трактору. Чем ближе он подходил, тем чаще тукало сердце. Даже зло начало разбирать: «Какого черта?! Чего я так боюсь?»

Тубу стояла возле трактора и смотрела, как он подходит.

— Привет, солдат! — сказала она, опередив приветствие Умида. — Вот и тебя дождались! — и протянула ему руку.

В смуглых пальцах Тубу была неженская сила. Умид невольно вспомнил, какие у нее плечи, руки…

— Здорово ты выросла, Тубу!..

— Что ж мне, малюткой оставаться? — Девушка лукаво взглянула на него, и во рту у нее сверкнули три золотых зуба. — А тебе идут усы!

— А тебе — золотые зубы!

Девушка махнула рукой.

— Свои никакое золото не заменит!.. Это — на практике. Грохнулась с трактора и выбила…

— И хорошо! Разговорчивей будешь, с золотом-то!

— Куда уж!.. Язык устал на собраниях да на совещаниях!.. Только и знаю выступать! То радио, то телевидение, то комсомольский актив… Чуть не каждый месяц в Баку вызывают… — Она махнула рукой. — Солмаз видел, как приехал?

— В каком смысле? — Умид удивленно поглядел на девушку — вот ведь как повернула разговор.

— Ну… Соседи же. Я просто так спрашиваю.

— Видел раз…

— На медсестру учится. В институт не захотела. В техникум-то еле уломали. Мы ведь уговорились на механизаторов учиться. Ну, а дядя Халык… — Тубу поглядела на стоявший на дороге мотоцикл. — Твой?

— С орденом тебя, Тубу! — сказал Умид, сделав вид, что не слышит.

— Спасибо, — она застенчиво улыбнулась.

Умид, не отрываясь, глядел в ее глаза, такие живые, ясные… Девушка сжалась под его пристальным взглядом.

— Заболталась я, — она отвернулась и решительно направилась к трактору.

— Слушай, а нельзя без комбинезона? — спросил вдруг Умид. Хотел добавить, что без него лучше, что в комбинезоне она похожа на парня, но не добавил.

— И так сойдет! — бросила Тубу. Прыжок — и она уже сидела за рулем.

Умид не понял, почему следом за ней тоже вскарабкался на трактор. «Вот чертовщина!.. Подумает еще, что пристаю!» Хотел было спрыгнуть, да вспомнил вовремя: «Сесть на ишака — горе, упасть с него — вдвое!..»

— Давай прямо на озеро!

Он не представлял себе, как выглядит, произнося эти лихие слова, знал только, что шутки шутить не мастер. Тубу посмотрела на него серьезно, без улыбки, и Умид почувствовал, как вытянулось у него лицо. Стиснул зубы, чертыхнулся про себя. Но отступать было поздно.

— А оттуда на яйлаги махнем!..

— Ты что, солдат, ошалел? Яйлаги!.. — Тубу грустно вздохнула и рванула рычаг.

Трактор, подрагивая, шел меж рядами хлопчатника. Подрагивали руки Тубу, лежавшие на руле, подрагивали ее скрытые под комбинезоном груди. Умид знал, какие они круглые, какие белые — гораздо белей остального тела. Как хотелось ему, чтобы девушка сбросила свой комбинезон и стала как там, в речке. Но он боялся, что если представит ее себе такой, как вчера, его, как вчера, начнет колотить дрожь. И чтобы избавиться от наваждения, приблизил губы к уху Тубу и крикнул, стараясь перекричать рев мотора:

— А что, такое уж счастье — на яйлаг попасть?

— Мой яйлаг тут! — крикнула Тубу, не отрывая глаз от рядов хлопчатника. — С рассвета до темна солнечные ванны принимаю!

Он снова приблизил губы к ее маленькому красивому уху:

— Потому и тверда как сталь!

Девушка вздрогнула от коснувшегося ее дыхания, отклонила голову и, чтобы не рассмеяться, прикусила губу.

Умид чуть не оглох от тарахтения. Ему хотелось поболтать с девушкой, вовлечь ее в непринужденный разговор, но шум не давал подумать, найти подходящее слово. Нужно было кричать, надрывая глотку, и девушка должна была отвечать ему криком. Он представил себе, что трактор замер, убрал мысленно рев мотора, и в поле стало тихо. Только они с Тубу орут, орут в полной тишине, орут так, что слышно на другом конце поля. Это было смешно, но Умид не успел засмеяться. Потому что к их с Тубу выкрикам прибавился еще один, услышанный несколько лет назад: «Ровню себе ищи! Ишак!»

А что, если взять и погладить Тубу по голове. «Ведь это ты мне ровня?» Что бы она сделала? Скорей всего, ухватила бы его за ухо смуглыми пальцами и крутанула бы изо всей силы. Он взглянул на тонкие пальцы девушки, крепко сжимавшие штурвал, и почувствовал, как горит ухо.