Мы улеглись на каменной брусчаткев потемках очень тесного двора,где фуры громоздились в беспорядке.Вдали угрюмо ухали с утраорудия, — но сколько там ни ухай,однако нас на отдыхе не тронь;и мы лежали, с вечера под мухой,вдыхая застоявшуюся вонь.А в лоджиях, со сна еще не в духе,лишь наскоро перестирнув белье,почти что нагишом сновали шлюхии напевали каждая свое.И лишь одна — на самом деле пела,да так, что хмель бродящего винавыветривался напрочь; то и делопокачивала туфелькой она.И, чем-то в песне, видимо, волнуем,пусть ко всему привыкший на войне,вдруг встал один из нас и поцелуемпочтительно прильнул к ее ступне;гром пушек нарастал, но, встав с брусчатки,мы тот же самый повторили жест,смеясь, и вновь легли на плащ-палаткив потемках, растекавшихся окрест.
Винтовки в дыму
В конце дневного переходапо склону вышли мы к селу;на виноградню с небосводаночную нагоняло мглу.Зачем не провести ночевкисредь шелковиц и старых лоз?И пирамидами винтовкипоставил в темноте обоз.И, отгоняя горный морок,костер сложили мы одиниз лоз, из листьев, из подпорок,из обломившихся жердин.Рыдая глухо, как с досады,на пламя ветер злобно дул,почти лизавшее прикладыи достававшее до дул.Одну усталость чуя в теле,сейчас от родины вдали,уже не думать мы умелио горестях чужой земли.Мы грелись им, необходимымтеплом обуглившихся лоз,и веки разъедало дымом —конечно, только им — до слез.
Ночь в лагере
Часовой штыком колышет,с хрустом шествуя во мраке;нездоровьем вечер пышет,наползая на бараки.Приближая час полночный,тени древние маячат;у канавы непроточнойс голодухи крысы плачут.Полночь проволоку ржавит,шебурша ночным напилком;и патрульный не отравитжизни мошкам и кобылкам.Ну не странно ли, что травызеленеют с нами рядом,там, где грозные державыпозабыли счет снарядам!Слушай, как трещат семянки!Чтоб рука не горевала,тронь винтовку и с изнанкипроведи вдоль одеяла!Чуток будь к земному чуду!Память о добре вчерашнемдорога равно повсюдуи созвездиям, и пашням.