Зелимхан

дико кинувшись вперед, схватил Зезаг. Она рванулась

в сторону, но он судорожно вцепился в ее плечи.

— Как тебе не стыдно, уйди от меня! — закричала

Зезаг.

— Кого мне стыдиться? Я обнимаю свою жену! —

Он схватил ее за горло и, повалив на пол, начал

срывать с нее платье. Он все крепче сжимал ее в своих

объятиях, из-под его рыжих бровей, как горячие

уголья, сверкали налитые кровью глаза, ноздри

туповатого носа раздулись, тяжелое дыхание вырывалось

из них.

Полный ужаса взгляд Зезаг скользнул по его

багровому лицу, и она поняла, что мольбы больше не

помогут. Она не в силах была шевельнуться.

хЭДокрой от пота рукой Успа провел по ее бедру

и с силой привлек ее к себе...

Обессиленный Успа лежал на кровати и пытался

отдышаться, уверенный, что отныне Зезаг всецело

принадлежит ему, что теперь она никуда от него не уйдет.

В это время с пола донесся голос:

— Солтамурад, ва Солтамурад!.. Остерегайся

его! — это кричала в бреду Зезаг. —

Солтамурад!..

— Замолчи, стерва! Если еще раз произнесешь это

имя, я зарублю тебя, — вскочил Успа.

Но Зезаг не слышала его, она бредила от сильного

потрясения.

— Солтамурад, остерегайся!..

Когда Успа поднял ногу, чтобы ударить ее по

голове, во дворе внезапно залаяла собака.

— Перестань!.. Кто это там? — услышал он голос

матери.

Полный безотчетного страха, Успа выскочил из

комнаты и забился в какой-то темный угол.

Через несколько часов, придя в сознание, Зезаг

присела на полу и увидела, что в комнате никого нет.

Превозмогая боль во всем теле, она выскользнула в окно

и скрылась в ночном мраке.

Обычный деревенский вечер с мычанием коров,

возвращающихся с пастбища, и гомоном хлопотливых

хозяек спустился над Харачоем, когда Зелимхан вступил

в пределы родного аула. Привычным жестом отодвинув

плетеную изгородь, подвешенную на деревянных

обручах и служившую воротами, он вошел во двор и

остановился, пораженный: он не увидел деда Бахо, сидя-

щего на своем излюбленном месте. Что же еще

случилось?..

Перед ветхой покосившейся галереей стояла с

детства знакомая Зелимхану старая груша. Он вспомнил,

какие вкусные плоды ел мальчишкой с этого дерева.

Теперь оно цвело плохо, многие ветки торчали

голые, высохшие. Они, как руки старого человека,

ставшего на молитву,, были печально устремлены к

небу.

На веревке, протянутой над галереей, висел пестрый

войлочный коврик, вышитый старательными руками

Бици.

Не будем рассказывать, как произошла встреча

Зелимхана с женой и .матерью. Чеченки сдержанны во

внешнем проявлении чувств, но были слезы — скупые

и нежные прикосновения рук — почтительные, когда

эти измученные бедами женщины встречали

вернувшегося хозяина. От них Зелимхан узнал о смерти деда

Бахо.

— Ничего, сын мой, придет божий суд, и неправда

будет наказана, — оказала мать.

Зелимхан хотел было сказать ей, что он

обязательно отомстит за деда, за братьев и за все обиды,

которые причинили им местные богатеи и царские

чиновники, но решил не тревожить больное сердце матери. Он

только спросил:

— Когда Бахо умер?

— В тот день, когда вас из крепости Ведено

отправляли ;в Грозный, — ответила мать. И Зелимхан

понял, что дед умер оттого, что переполнилась чаша

тяжких оскорблений, причиненных его семье.

— К нам люди идут, — сказала мать, увидев

входивших во двор. Зелимхан вышел им навстречу.

— Ассалам алейкум, читайте доа, — сказал

вошедший первым старец. Все приняли молитвенную позу,

протянув перед собой руки. Стоявший «впереди читал

про себя заупокойную, а остальные шепотом

повторяли «аминь». Затем все поочередно жали.руку

Зелимхана и говорили:

— Да сделает аллах место пребывания Бахо, Али

и Исы счастливым!

Зелимхан благодарил их, призывая аллаха каждый

их шаг, сделанный к его дому, записать им на благо»

Говорил, что им можно было не тратить время на

посещение его дома, что он и так знает своих

Друзей.

— Да избавит аллах и вас, Зелимхан, от тысячи

печалей. Мы рады были повидать вас, — отвечали

односельчане.

Затем, еще немного поговорив о мирских делах,

гости ушли.

Оставшись один, Зелимхан обошел двор, хозяйским

глазом отмечая ветхость строений и грустно

раздумывая о том, что не часто придется ему, человеку вне

закона, бывать в своем доме. Тут он заметил человека

в рыжей папахе, стоявшего у ворот. Ба, да это же Ба-

гал — известный всем воришка. Одноглазый мялся, не

зная, как встретят его здесь.

— Что скажешь нового, Багал? — спрооил у него

Зелимхан. — Да ты заходи в дом, раз пришел.

Хитро улыбаясь, неожиданный гость последовал за

хозяином в дом.

— Ну, выкладывай, с чем пожаловал? —

сдержанно спросил Зелимхан, когда они сели.

— Я вроде посла к вам, — начал Одноглазый.

— Пристав Чернов просил меня поговорить с тобой.

— О чем?

— Он просил передать тебе, что очень извиняется

перед вами и если и делал что недоброе, то по

наущению махкетинского старшины. Отныне он готов

помогать вам во всем.

— Передай, Багал, Чернову, что мне достаточно

того зла, которое он уже причинил мне, — холодно

ответил Зелимхан. — Так и передай ему, что я сыт его

заботами.

— Не знаю, прав ли ты, Зелимхан. Жизнь абрека

трудна...

— Лучше расскажи, Багал, как сам живешь? —

сказал Зелимхан, желая прекратить этот

разговор.

— Бар-калла, живем с надеждами на бога, —