Зелимхан

отвечал Багал. — Какие у нас дела? Срок отбываем на

этом свете, а дел вообще никаких нет. Да,

неприятности сейчас у всех, — вздохнул он.

— Нам что-то уж слишком много их досталось.

— Аллах милостив, Зелимхан, надо быть довольным

его предначертаниями.

— Слава ему. А что же еще делать? Я доволен

им, — Зелимхан махнул рукой.

Оба они умолкли. Вошла Бици. Она

приветствовала гостя, как положено, спросила его о здоровье, но

в глазах ее было удивление. Понимая, что явился этот

гость неопроста и у мужа происходит важный разговор,,

она тотчас вышла.

— Чернов нездешний человек, — снова начал

Одноглазый. — Что можно требовать от бездомного

русского? А вот за оскорбление, которое нанесли

вашей семье Говда и его сын, на -вас ложится

позор.

— Это пустая условность наших обычаев, Багал, —

сказал Зелимхан. — Кто бы его не причинял, чеченец

или русский, зло остается злом. Если его причинил

чужой человек, почему бы ему «е отплатить

тем же?

— Тоже верно, — согласился Одноглазый, — и все

же мы живем по своим обычаям. Есть закон адата.

Кровная месть испокон веков существует между

чеченскими родами, а не между чеченскими и русскими.

Подумай сначала о своей чести, Зелимхан, — Багал

поднялся. — Ну, я пошел. До свидания.

— Подожди, Багал, сейчас подадут ужин. Покушай,

потом пойдешь.

— Нет, баркалла, я сыт.

— Все уже готово, я сейчас подаю, — отозвалась

Бици, появляясь в дверях.

— Нет, Бици, пусть будет много добра в вашем

доме. Я тороплюсь, — и Одноглазый ушел.

— Все говорят, что этот Багал бывает у

пристава, — робко сказала Бици, вопросительно глядя на

мужа.

Зелимхан не ответил ей. Он ласково обнял жену

и задумался: «Честь, конечно, прежде-всего. Все, что

наделал тут бездомный русский, забудется... А вот

Говда и его сын покрыли нашу семью позором. Пожалуй,

этот воришка прав!»

— Все хорошо, лишь бы ты оставался с нами, —

донесся до него голос жены. — А Адод, между прочим,

даже из дома не вышел...

* * *

В предрассветных сумерках Зелимхан и Солтамурад

ехали по узкой черной дороге. Утро было прохладное,

и всадники кутались в бурки. Лошади шли шагом.

— Он обязательно проедет здесь, — сказал

Солтамурад.

Братья отъехали на два десятка шагов от проезжей

дороги и спешились на опушке густого леса. Они

развели большой костер. Зелимхан присел у огня, а

младший брат стоял, прижавшись спиной к кряжистому

буку. Он поздно вернулся из Махкетов, куда ездил пЬ

поручению Зелимхана, и не успел выспаться.

Весна была в разгаре. В утреннем воздухе,

переполненном ароматом сочных трав и распускающихся

цветов, тревожно носились птицы, чувствуя

приближение грозы.

Там, на западе, блеснула молния. Казалось, кто-то

ослепительным зигзагом перечеркнул бледное небо. На

этот раз гром загремел совсем близко. Но начавшийся

было дождь прекратился, порывы ветра тоже вдруг

стихли, и деревья, только что с глухим шелестом

клонившиеся на восток, величаво выпрямились, угрюмо

возвышаясь над людьми...

На лице Зелимхана играли отблески костра. Он

задумчиво глядел на огонь, и лицо его было сурово, как

у человека, вспоминающего свои обиды.

Но вот из-за темного леса пробился первый бледный

луч солнца. Зелимхан взял несколько сухих сучьев,

принесенных Солтамурадом, и бросил их в огонь. Треск

разгоревшихся веток нарушил тишину леса.

— Я сам выйду ему навстречу, а ты сиди здесь,

пока я не крикну тебе, — сказал Солтамурад и,

приподнявшись на носках, посмотрел вниз, на дорогу.

Взяв длинную ветку, Зелимхан поправил полено

в костре, затем повернулся к брату и смерил его

долгим недовольным взглядом.

— Нет, это сделаю я сам. — Тон абрека был

решительный, не терпящий возражений. Чуть помолчав, он

продолжал: — Думаю, что он появится один и тогда

просто некрасиво будет, если на одного нападут двое.

Но даже если их будет и пять человек, я справлюсь с

ними один. Так что ты сиди на месте, — он снова умолк,

яоправлия огонь в костре. — Вполне достаточно, если

ты станешь свидетелем, чтобы завтра махкетинский

старшина не болтал лишнее своим односельчанам

и приставу Чернову.

— А вдруг они тебя...

— Ничего они мне не. сделают, — криво усмехнулся

Зелимхан. — Ты слушайся меня, и все будет хорошо.

Недовольный решением брата Солтамурад опустил

голову и, с минуту постояв молча, оказал:

— Да как же это получается, если мы по адату

отомстим ему за обиду, неужто он снова побежит к

приставу с жалобой? — на лице юноши было написано

недоумение. — Какой же он тогда чеченец?

— А вот такой, — ответил Зелимхан и вздохнул.

— Ты забываешь, что старшина — слуга пристава,

а слуги теряют не только совесть, но и связь со своим

народом.

В этот момент вороной конь Зелимхана вдруг

перестал жевать траву, поднял голову и, навострив уши,

уставился на дорогу. Зелимхан посмотрел туда же

я увидел вдали двух всадников, выезжающих из

ущелья.

— Иди спрячь коней, да и сам не показывайся, —

велел абрек брату и, спрятав ружье под буркой,

спустился на дорогу и встал на обочине.

Когда всадн-ики подъехали поближе, Зелимхан

узнал сидевшего на высоком сером коне старшину Говду.

Легким кивком головы ответив на приветствие харачо-

евца, тот хотел было проехать дальше, но Зелимхан

вышел вперед и подчеркнуто спокойно сказал: