Зелимхан

евцев потому, что здесь его семья.

— Ну и что?

— Подкараулить его надо и пристрелить.

— Но он и сам хорошо умеет стрелять! — горестно

воскликнул Успа.

— Я дам тебе винтовку, она стреляет гораздо

дальше, чем ваши курковые ружья, — пообещал пристав.

— Яо боже упаси, — погрозил он пальцем, — никому

ни звука! Это я только для тебя делаю.

Успа рассеянно молчал. В это время кто-то

приоткрыл дверь кабинета, и из-за нее высунулась голова

в большой папахе из рыжей овчины.

— Господин пристав, я по .вашему вызову, —

хриплым голосом проговорила голова.

Чернов встал и, подойдя к двери, сказал:

— Подожди немного, — и, плотно прикрыв дверь,

повернулся к Успе: — Ну, как ты решил?

Успа молча стоял возле стола, продолжая мять

шапку. «Как мог так смело добираться до покоев

пристава этот человек? Ведь это же Одноглазый — мелкий

жулик! Его никто из порядочных людей близко к себе

не подпустит, — мысли эти смутно роились в

непривычной к размышлениям голове сына старшины. — И зачем

Чернов мог его вызывать?»

— Я тебя спрашиваю, — пристав ткнул пальцем в

грудь молодого чеченца, — ты решился?

— Посоветуюсь с отцом и приеду к вам, — ответил

Успа, будто разбуженный ото сна, и, не сказав больше

ни слова, вышел из кабинета.

Не успела закрыться дверь за Успой, как к приставу

вошел Одноглазый. Чувствуя себя как дома, он

развязно развалился в кресле рядом с письменным столом.

Чернов внимательно вглядывался в единственный глаз

посетителя, зорко смотревший из-под папахи.

— Что, забыл свое имя? — спросил хозяин.

— Нет.

— А ну, какое же оно?

— Вор, — ответил Одноглазый и дураковато

улыбнулся.

Пристав засмеялся и со всеми удобствами устроился

за письменным столом.

— Ну и как, доволен ты своим именем?

— Очень даже доволен, — отвечал Одноглазый, по

всей вероятности, действительно не видя" ничего дурного

в своей профессии.

Пристав выпрямился в своем кресле и вдруг сделал

серьезное лицо:

— Но запомни, если ты не прекратишь свои кражи,

я посажу тебя в тюрьму. Вчера только жаловалась мне

жена купца, что ты обчистил ее курятник.

— А зачем купчихе куры, когда на базаре так

много мяса, а у мужа сундук золота? — вполне серьезно

осведомился Одноглазый.

Чернов расхохотался.

— Вот уж этого я не знаю. Спроси-ка об этом у нее

сам, — пристав снова посерьезнел. — А вдруг купец

пожалуется начальнику округа? Тогда нам обоим влетит.

Придется мне для оправдания посадить тебя... Куда?

— В тюрьму.

— Верно говоришь. Всякая собака знает свое место.

Ну и молодец же ты, Багал, — пристав сделал паузу,

будто что-то вспоминая, и добавил: — Да, ты,

случайно, не видел Зелимхана Гушмазукаева?

— Нет. А зачем он мне?

— Как же, он ведь твой друг.

— Что вы, какой же он мне друг? — вор с

искренним удивлением уставился на хозяина единственным

глазом.

Пристав подумал немного.

— Пусть не друг, — сказал он серьезно, — но ты

должен увидеть его и передать от меня несколько слов.

- — Что же мне сказать ему?

— Скажи, что я хочу жить с ним в дружбе, что

готов ему всегда и во всем помочь. Скажи еще, что я

лично не сделал никакого зла его семье и не собираюсь

этого делать, что все его беды произошли по вине

старшины Адода Элсанова и его сына. А честь их семьи

опозорили Говда из Махкеты и его сын Успа. Понял?

— Очень даже понял.

— Кроме того, пусти среди людей слух, что власти,

дескать, не имеют никаких притязаний к Гушмазуко

и его сыновьям, что во всем этом деле повинны Адод

и Говда. Понял?

— Понял.

— Но учти, если хоть звуком одним обмолвишься

об этом нашем 'разговоре, знаешь, где тогда

будешь?

— Знаю.

— Где?

— На каторге.

— Вот молодец! Вор хорошо знает свое дело, —

Чернов покровительственно кивнул Одноглазому и, вы-

проводив его за дверь, тотчас сел писать рапорт на имя

начальника округа с просьбой помочь ему перевестись

из Веденского участка.

Когда пристав Чернов давал свои поручения

Одноглазому, Зелимхана еще не было в Ведено.

Двое из совершивших тогда побег — Муса и

Дика — отправились прямо в Шали, к родственникам. А

Зелимхан с третьим товарищем, задержавшиеся, как

нам уже известно, в ауле Старая Сунжа, скрылись

в Сунженских лесах. Отсюда, проводив Саламбека

в Сагопши, Зелимхан также прибыл в Шали.

Встреча трех оказавшихся вне закона людей

произошла в доме родных Дики. За стаканом вина стали

обсуждать ближайшие жизненные тропы.

— Если мы не будем держаться вместе, нас быстро

перебьют поодиночке, — высказал свою точку зрения

Муса, сделав хороший глоток вина.

Его поддержал Дика, добавив, что обстоятельства

вынуждают их прежде всего совершить какое-нибудь

дело.

— Не знаю как у вас, а у меня в доме пусто, —

заявил он и вопросительно поглядел на Зелимхана.

— Меня, друзья, извините, — коротко сказал он, —

но я сначала должен добраться до Ведено и выполнить

поручение отца.

Возразить ему никто не посмел, и он тут же

отправился в дорогу.

Идя окольными тропами, Зелимхан к вечеру

добрался до того самого родника, где их два года назад,

по пути в грозненскую тюрьму, остановили конвоиры,

чтобы они могли утолить жажду.

Здесь Зелимхан немного постоял, прислушиваясь

к шуму леса. Сейчас грозненские судьи и грозненские

тюремщики не узнали бы в этом человеке своего узника.

Он был в родной стихии: благородный могучий зверь,