Зелимхан

простить Беширу его вину. Дескать, такова воля

аллаха, и он велит простым смертным прощать зрагам

грехи их.

Еще месяц назад Саламбек сказал кадию:

— Такое всепрощение я оставляю аллаху. Как же

это я могу простить человеку, который осквернил мои

очаг и мое мужское достоинство?

— Что ты мелешь, еретик! — замахал руками

кадий. — Объявляю тебя гяуром и врагом Магомета!

И вот Бешир сидит здесь, исподлобья поглядывает

на Саламбека. Он, конечно, злорадствует, надеется, что

сагопшияский абрек больше никогда не увидит свободу,

что скоро не станет человека, который в любую

минуту мог «войти в его дом и свести с ним свои

счеты.

Но где-то в глубине души у Саламбека еще таилась

надежда, что такой солидный' человек, как генерал, не

может изменить своему слову. С юных лет горец привык

верить, что на слово мужчины можно положиться. По

его представлению, «все записанное «а бумаге может

быть истолковано по-разному, но слово мужчины, тем

более генерала, неизменно и твердо, как дамасский

булат. А если так, Саламбек еще будет на воле, и тогда

негодяй Бешир, а не он, честный горец, понесет

справедливое наказание.

Смерти -как таковой Саламбек .не боялся. Все равно

когда-нибудь предстоит умереть. Но, конечно, одно

дело — смерть в бою, другое — на виселице...

Тем временем председатель суда теребил в руках

листок бумаги, лежавший перед ним. Там было

написано: «Повесить его и только». Судья жирно подчеркнул

слово «повесить» и поставил \в конце восклицательный

знак.

Утром Зезаг вместе с Мути отправилась пасти коров

и лошадей. После ночной тревоги молодая женщина

побоялась идти одна и взяла с собой мальчика. Но вскоре

оба они прибежали домой и рассказали Бици, что в

горах много солдат.

— Ой, беда! Ой, беда! Что мы будем делать без

Зелимхана? — в страхе металась по комнате Зезаг, нелепо

размахивая руками.

— Да бы не беспокойтесь, я не пущу сюда ни одного,

солдата, — уверял женщин Муги, держа в руках ружье

Зезаг. Бици тоже взяла свое ружье. «Но как быть с

детьми, куда их спрятать? — соображала она

растерянно. — Хорошо, если я погибну, а если они? Зелн

никогда не простит меня!.. Тогда он с ума сойдет. Нет, так

нельзя!» — и она попыталась отнять у Муги ружье.

— Так нельзя! — крикнула она, не слыша своего

голоса.

В эту минуту, едва переводя дыхание, прибежал Эль-

берд из Нилхоя.

— Бици, Зезаг, не бойтесь! — взволнованно

заговорил он. — В обиду я вас не дам. Соберите быстро все

нужное, надо сейчас же уехать отсюда.

— Куда ехать, ведь кругом солдаты? — закричала

Зезаг.

— Перестань! — прикрикнула на нее Бици.

«Да, уехать, уехать скорее, чтобы спасти детей», —

мысленно твердила Бици, торопливо укладывая в хурд-

жины необходимые вещи.

— Кто же мог донести властям, что вы здесь? —

спросил Эльберд, помогая Бици собираться.

— Не знаю. Был здесь этот, Одноглазый...

— Какой Одноглазый?

— Как какой? Новый писарь из Галашек. Все

это он...

— Скорее давайте вещи, я выхожу с детьми, —

перебила ее Зезаг, хватая узел.

С помощью Эльберда они отъехали километров

на десять от башни и скрылись в узкой лощине

среди гор.

— Не бойтесь теперь, — успокоил их горец. —

Пока побудьте здесь, а я отправлюсь навстречу

Зелимхану. Он, вероятно, уже знает об этом походе и спешит

зам на помощь.

— Хорошо, — ответила Бици, — он обычно

пробирается сюда вдоль Ассы, по правому берегу.

Вечером солдаты подошли к башне, которую

покинула семья Зелимхана, разожгли костры и остановились

на отдых. Они пели песни, часовые громко

перекликались на постах.

Из горного ущелья, где укрылась семья абрека,

были видны эти костры. Они мерцали так далеко, что

Бици почти успокоилась. Каков же был ее ужас, когда

утром она обнаружила, что ущелье их со всех сторон

окружено солдатами.

Несчастные поспешили укрыться среди камней, но

отовсюду были нацелены на них черные стволы

винтовок.

— Не бойтесь, мои дорогие, — успокаивала Бици

плачущих детей, держа ружье наизготовку. — Вот-вот

появится ваш отец и освободит вас.

Муги лежал рядом с матерью, тоже с ружьем в

руках, готовый выстрелить в первого, кто приблизится к

ним.

' Зезаг суетилась, подтаскивая камни, чтобы

сделать недоступным для вражеских пуль их

последнее убежище. Муслимат и Энисат, плача,

'помогали ей.

Враги между тем пока не открывали огонь. Им было

приказано взять пленников живыми. Но чтобы попугать

их и заставить сдаться без сопротивления, они скатили

в ущелье большой камень.

— Мама! — крикнула Муслимат. — Они хотят

убить нас. Скажи им, пусть не бросают камни!

Но мать грозно молчала. «Нет, не попрошу пощады,

не унижусь перед врагами. Пусть убивают, — мысленно

твердила она, — умру без страха, как подобает жене

абрека!» — и она взвела курок. Однако вспомнив, что

рядом с ней дети и ее выстрел может тотчас вызвать

ответный огонь, она опустила ружье.

В это время скатился еще один камень. Он,

подпрыгивая, пролетел совсем рядом с Муги.

— О мама! Они убили Муги! — закричала

Муслимат.

— Муги?..

Бици вздрогнула: «Если я не сохраню жизнь Муги и

Лом-Али — единственного племянника Зелимхана, то

погибло все...» — пронеслось у нее в голове.

— Эй, Бици, сдавайтесь, все равно не уйдете от

нас! — раздался позади чей-то голос.

Она обернулась и онемела: спустившись по склону