Земледельцы

Свободной земли кругом было много, и государство давало ее каждому, кто был в состоянии обрабатывать. Из Киевской, Полтавской и других губерний прибывали переселенцы. 17 семей привез из-под Киева Иван Гаврилович Шевченко. Они назвались ТОЗом «Земельный труд», расположились хутором невдалеке над балкой, получили добрый надел. Другая группа подолян явилась уже готовым ТОЗом, с собственной печатью, на которой было вырезано название: «Восходящее солнце». 14 семей. Им тоже — землю, кредит, место под хутор. Никакого общего хозяйства они вести не собирались, ТОЗ был липовым. Полученные деньги они распределили между собой, каждый поступает с ними, как хочет, землю отдали в аренду. Живут…

Надо что-то делать, прикидывали в Джугастрове. Сидеть сложа руки, когда из-под носа десятина за десятиной уплывает земля, которую, работая на помещиков, поливали своим потом еще деды, не по-хозяйски. В умах созревала одна комбинация…

— Дадут землю, а то и кредит.

— А работать как будем?

— Да как и до сих пор. Ты мне — лошадь, я тебе — плуг. Вспахали у тебя, поехали ко мне.

— Думаешь, разрешат?

— Другим разрешают.

— Те — не мы. А хлеб не заберут?

— У других не берут.

— Те — не мы. Им самим не хватает.

Такие шли разговоры все лето и осень 1923 года. Дело сводилось к тому, чтобы кто-нибудь поехал в земельный отдел и сказал: так, мол, и так, мы вот ТОЗ. А другие бы в случае чего подтвердили: ага, мы — ТОЗ. За два слова будет дополнительный надел и, возможно, деньги в долг.

В дело вошли только те, кто был уверен, что справится с ожидаемой прибавкой земли: середняки. Это были четыре брата Спирки, два Заворотнюка, два Барды, Ларион Сулима, Федот Коршемлюк, Антон Яковлев, Федот Музыка и Макар Посмитный — он единственный из них временами батраковал уже при новой власти. Назвались «Червоной Украиной», получили в четырех местах 180 гектаров земли.

Вопреки ожиданиям, одновременно с землей не был получен кредит. В уезде, наверное, решили малость выждать. Землей пусть пользуются, а мы, дескать, посмотрим, что у них выйдет. Пример других липовых ТОЗов, в которых кредиты пустили не на покупку сеялок-веялок и тягла, а разделили по семьям на обзавод, подсказывал властям быть осмотрительнее. Джугастровцы, надо полагать, не расстроились. Очевидно, по трезвом размышлении они решили, что получить сразу и землю и деньги было бы слишком жирно.

13 хозяйств, кроме плугов, мелкого инвентаря и жнеек, имели 22 лошади. Начали пахать. Новые наделы были в основном целиной. Из зимы лошади вышли слабыми, хорошей работы от них ждать не приходилось. Но пораньше запрягали, с умом погоняли, чаще давали отдых, и ни одна не пала. Вспахали за весну 113 гектаров. Сеяли месяц, много вручную, вразброс. А потом пошли дожди, и полезли бурьяны. Их пололи все лето, с зари до зари, женщины, дети и мужчины. Раньше мужчины за тяпки брались нечасто. У кого хватало лошадей и орудий, тот обходился ими, а у кого не хватало, сдавал поле в аренду и шел батраком к богатому хозяину, у которого полоть не приходилось.

Картина была, конечно, невиданная. Каждый день на рассвете 40 человек (именно столько насчитывалось в 13 семьях) выходят из села и направляются к одному полю. Ничего другого им не остается, во всяком случае, до осени. Земля-то уже вспахана и засеяна, и она-то, вместе вспаханная и засеянная, связывает всех круговой порукой. Не полей дожди, не вылезь столько сорняков, эта связь, может, и не стала бы сразу такой крепкой и наглядной.

Урожай собрали не меньший, чем единоличники. 40 пудов ячменя с гектара, 80 — кукурузы. Косили двумя жнейками и вручную. При дележе продукции и дохода за единицу приняли пару лошадей и двух основных работников. В какой семье больше, той соответственно добавляли, в какой меньше — недодавали. Все были удовлетворены.

Каждый прикидывал, что бы купить: лошадь или плуг, корову или леса. Нити, которые связывали их минувшей зимой, когда переживали, удастся ли заполучить землю, весной, когда ее пахали и засевали, летом, когда, не видя белого света, пололи, ближе к осени, когда убирали и делили урожай, — те туго натянутые нити теперь как бы провисли. Люди переводили дыхание. Каждый, занятый своим, не спешил думать о том, о чем, понимал, думать придется: продолжать ли жить ТОЗом. Хорошо бы решил кто-нибудь другой, а еще лучше — чтоб все образовалось как-нибудь само собой.

В этот момент Посмитный поставил вопрос о хуторе Гладком, том самом, где когда-то батраковал и где теперь временно располагалось небольшое подсобное хозяйство какой-то красноармейской части. Много очень хорошей и прежде замечательно ухоженной земли пустовало.

— Пойдем глянем? — предложил он двум своим приятелям — Лариону Сулиме и Федоту Музыке.

Увидели, приехав, два ободранных, но целых дома, пустую воловню, пересыхающий пруд и пустырь. Но какая кругом земля!

— Думаешь, отдадут? — спросили приятели.

— Отдадут, — сказал Макар. — Надо по-настоящему оформлять хозяйство и добиваться.

— Иначе не выйдет?

— Нет, ничего не выйдет. Надо оформлять. Примем новых людей, охотники есть, а в Джугастрове — где там развернуться?