Земледельцы

К утру уже все знали новость: Макар Посмитный собрался ехать в Харьков (там была столица Украины), будет просить хутор Гладкий.

С этого начался его путь к тому Макару, каким его потом знали почти 50 лет.

Иван Иосифович Зарицкий, бывший комсомолец-активист, а теперь колхозный пенсионер, объяснял мне это дело Посмитного следующим образом:

— Он взял их в свои руки, когда заелись, и повел за собой. Взял — и больше не выпустил. Как самый среди них бедный. Никто не понимал, а он понял, как пролетарий.

— Что понял? — спросил я.

— Что государство вот-вот скажет? Не думайте, будто так всегда и будет. Все себе, а государству — хочу даю, хочу не даю. Дело двигалось в одну сторону. К колхозам. И он как пролетарий это почувствовал. Его заслуга, что не опоздал, иначе бы джугастровские хлебнули горя. Заелись бы еще больше, а потом я же их и раскулачивать пришел бы.

Из Харькова Макар вернулся с бумагой на владение половиной земли вокруг хутора Гладкого и на кредит. Через год в такое же время, после уборки, поехал снова и опять привез бумагу: на получение нового кредита. А кто привез, тому, естественно, и карты в руки. Он собрал людей, чтобы решить, как распорядиться деньгами. Соображения были разные, но их не высказывали прямо. Один говорил, что глиняная крыша его дома поросла бурьяном и не худо бы достать леса на стропила, другой — что никуда уже не годится плуг, третий — как это обидно, что в хозяйстве три работника, а лошадь одна. Взгляды скрещивались на Макаре, который сидел и молча то вынимал, то прятал назад в карман добытую в поездке бумагу. Он почему-то не отдал ее председателю Николаю Барде, не положил ее на середину стола — так, чтобы каждый мог протянуть руку и взять. Когда все выговорились, он сказал:

— Купим трактор.

— Ну что ж. И то дело.

Поехал в Березовку, внес задаток, вернулся с квитанцией, которая давала право послать одного человека в Одессу на курсы трактористов.

Никто бы не сказал ни слова против, если бы Макар решил пойти на курсы сам. Все было бы справедливо и понятно. Человек по собственному почину ездил и туда и сюда, стало быть, хотел что-то себе выездить — о чем тут спорить, что обсуждать? Но он опять собрал людей. Больше всех просился Иван Барда, брат председателя Николая Барды. Он клялся, что не будет спать, а с учебой совладает и работать потом станет лучше всех.

— Пусть едет, — сказал Посмитный, и опять его слово оказалось последним.

Так он сам себя назначил председателем, явочным порядком сменил на этом посту Николая Барду. Вскоре эта смена была закреплена официально.

Весной Иван вернулся с курсов, а вслед за ним на станцию пришел и трактор. Сняли с платформы, завели. Иван сел за руль, Макар примостился рядом. Выехали на дорогу, но она была покрыта грязью, и еще не исчезли за горизонтом станционные постройки, как трактор забуксовал. Макар толкал его руками, спиной, трещали кости, ходуном ходила грудь, но все было бесполезно. Тогда он решил бежать за лошадьми. Ивана оставил сторожить машину, а сам перемотал портянки и неторопливо, расчетливо, предвидя долгий путь, потрусил в степь. К утру вернулся с шестеркой лошадей. Кинулся запрягать их в трактор — Иван не дает: боится, что будут, увидев, смеяться люди. За ночь дорога подсохла, трактор немного подергался и пошел. Так они въехали в Джугастрово, впереди на тракторе — Иван, а сзади на шестерке лошадей — Макар. Встречать выбежало все село. Трактор проехал по улице и повернул на хутор Гладкий, где Макар решил образовать центральную усадьбу. Люди бежали следом.

Той весной Иван вспахал всю целину, прошелся даже по сенокосным и пастбищным угодьям, целиком взял на себя подготовку пара — первого в истории их хозяйства. В конце лета по этому пару посеяли пшеницу. Уродила она очень хорошо, по 130 пудов с гектара. Ее клин выходил на Большую Полтавскую дорогу, и богатый хлеб мог видеть каждый конный и пеший.

Уже после войны, когда имя Макара гремело на всю страну, в колхоз как-то приехали журналисты и собрали тех, кто состоял в Джугастровском ТОЗе с самого начала. Старики сидели за одним столом и вспоминали, как оно все было. Спорили, друг друга, как всегда в подобных случаях, поддевали: кого за слишком короткую память, кого за чересчур длинную.

— Макар, — сказал Николай Барда. — А ведь не ты был в ТОЗе первым головою.

— А кто же? — встрепенулись журналисты.

— Он знает, — со значением кивнул на Посмитного Барда.

Макар Анисимович спокойно улыбнулся.

— А чего ж ты не продолжал?

— Не такой был смелый, как ты. Ты в Харьков поехал… Сначала вроде ходоком, помнишь? А оно и получилось. Кто ходок, тот и голова. То ж так?

Вот почему не Николай Барда, а он, Макар Посмитный, вернувшись из Харькова с бумагой на кредит, собрал людей: по праву ходока. И вот почему они сошлись.