Землепроходцы

Козыревский обдумывает каждое слово — от этого, и только от этого, зависит теперь жизнь или смерть его самого и всех его товарищей. Бумага должна попасть в Сибирский приказ. Известие о том, что казаки по­бывали на островах, где ранее не приходилось бывать русским людям, а также о том, что путь в Японское государство лежит через эти острова, может привлечь внимание самого государя. Есть ли надежда на то, что царь простит им самоуправство и убийство приказчи­ков, особенно Атласова? Никто не может поручиться за это. Однако казаки надеются на него, на отписку, ко­торую он составит. И он пишет обо всем подробно и правдиво, стараясь, однако, чтобы заслуги казаков не потонули в тумане слов, чтобы мужество, проявленное ими, их страдания произвели на царя впечатление.

«И будучи служилые люди в Курильской земле, от Курильского острову видели за переливами землю по Пенжинскому морю, на той земле не были, и какие лю­ди там пребывают, и какую битву имеют, и какими про­мыслами они промышляют, про то они в достаток, служилые люди, сказать не знали. А в нынешнем, госу­дарь, в 711 году, мы, рабы твои, с Большой реки, ав­густа с 1-го числа, в ту Курильскую землю край Кам­чадальского носу ходили; а где прежде сего служилые люди у Курильского острову были, а от того их места до самого краю Камчадальского носу 2 дни ходу, и с того носу мы, рабы твои, в мелких судах и байдаром за переливами на море на островах были...»

За окном слышен ровный тихий шорох дождя-мел­косея — холодного, осеннего. В тот день, когда Анцы­феров и Козыревский с двенадцатью казаками — осталь­ных пришлось оставить для охраны отстроенного Боль­шерецка — добрались до южной оконечности Камчатки, так же, как сейчас, сеялся дождь, и казаки больше су­ток прождали, пока он кончится. И едва небо очисти­лось, они увидели в море прямо на полдень, верстах в восьми от берега, гористый остров, а правее высился оснеженный конус еще одного острова, который Кулеча, шедший с казаками за толмача, назвал Алаидом. На Алаиде никто не жил, зато на первом острове, по уверению Кулечи, обитало до сотни курильцев. Что бы­ло дальше в море, Кулеча не знал.

Погрузились в захваченные у обитателей курильской Лопатки байдары. Но едва байдары отчалили, вода в проливе хлынула вдруг бешеной рекой, переливаясь из океана в Пенжинское море. Пришлось вернуться. Вско­ре по проливу плясали уже целые водяные горы, и ка­заки радовались, что успели догрести до берега. Каза­лось, остров, к которому они стремились, решил отгоро­диться от них грозными водоворотами, словно предосте­регая их от приближения к нему.

Выждав, когда вода в проливе успокоилась, каза­ки рискнули еще раз отчалить. На этот раз им повезло. Все три часа, пока перегребали до острова, море оста­валось спокойным.

Оставив байдары сохнуть на песке, казаки двину­лись западным берегом на полдень. К вечеру в юго-западной изголови острова разглядели юрты. Семейку с толмачом и двумя казаками отправили вперед, пору­чив вступить с обитателями стойбища в переговоры. Вместе с Семейкой пойти на переговоры напросился Щипицын. Остальные разожгли на берегу костры и по­ставили палатки.

В сумерках со стороны стойбища послышался выстрел, и в походном лагере поднялась тревога. Казаки хотели уже выступить на выручку посланцев, когда те прибежали сами.

Переговоры сорвались. Семейка в срыве перегово­ров обвинял Щипицына, который ни с того ни с сего выпалил по обитателям стойбища из ружья.

— Врет, щенок! — озлобленно закричал Щипицын, видя, сколь угрюмо и недоброжелательно глядят на не­го казаки. — Мальчишка не заметил, как один инозе­мец целился в нас из лука! Я упредил его!

— Упредил, говоришь? — выступил вперед Тор­ской. — А кто, как не ты, Щипицын, вел с казаками подстрекательские разговоры, чтобы самим напасть на островитян? От мира-де с островитянами никакого при­бытка не дождешься. Не переговоры тебе нужны, а грабеж, чтоб барахлом разжиться!

— Кончить его! — крикнул Шибанов, хватаясь за саблю. — Дурной волк нам не товарищ!

На крайние меры Анцыферов не решился: в отряде было еще четверо щипицынских дружков. Щипицына только обезоружили, чтоб не учинил в отряде междо­усобицу, предупредив, что, если повторится подобное, пусть пеняет на себя.

Однако выстрел Щипицына оказался роковым. Ост­ровитян на мирные переговоры ни на следующее утро, ни через день не удалось склонить. Около полусотни воинов стояли, изоружась, против казаков, и пришлось дать несколько выстрелов из пищалей, прежде чем они сложили оружие. Смиренные силой, островитяне, кото­рые были из знакомых уже казакам по своему облику мохнатых курильцев, населявших южную оконечность Камчатского носа, согласились принять государеву ру­ку и платить ясак шкурами каланов и других морских зверей — соболи на острове не водились.

За островом, который сами курильцы называли Шум­шу, всего верстах в двух мористее, открылись глазу окутанные туманом горы. Там была еще одна земля.

Однако земля эта также оказалась островом, намно­го более обширным, чем первый из посещенных, но тем не менее всего только островом.