Земли обетованные

Я поступил как те сто фотокорреспондентов, о которых упоминал Филипп, а именно: ждал перед артистическим входом на улице Комартен, где движение транспорта было фактически заблокировано, поскольку здесь в ожидании прибытия своего идола у барьеров сгрудились несколько сот поклонниц. Охранники сдерживали когорту фанаток, орущих так, словно они ждали «Битлз», когда появился черный лимузин и стал медленно пробиваться сквозь толпу, стараясь никого не раздавить. В эту минуту из «Олимпии» вышли десять «горилл» в темных костюмах, которые образовали живой коридор. Дверца автомобиля распахнулась, из него выбрался человек в плаще и бросился ко входу в мюзик-холл под истеричные вопли толпы и фотовспышки, а потом металлическая дверь концертного зала с лязгом захлопнулась. Та же самая сцена повторилась в обратном порядке около часа ночи, когда Клод Франсуа вышел из «Олимпии» и опрометью кинулся к своему автомобилю. С той лишь разницей, что к этому моменту толпа поклонниц (именно так, в ней были одни женщины) чудовищно выросла: не менее пяти сотен этих чокнутых жаждали получить автограф, сделать совместное фото или, если повезет, сорвать поцелуй у своего идола, а нет, так хотя бы увидеть его.

Вживую.

За автомобилем кумира следовал кортеж из десятка мотоциклистов – представителей прессы, которые приблизились почти вплотную к тонированным стеклам, чтобы сфотографировать хотя бы их. Разговаривая с коллегами, которые изо дня в день томились ожиданием, я узнал, что такой цирк повторяется ежедневно: перед началом и в конце каждого концерта, и даже в те дни, когда концертов не было и этот маньяк только репетировал; такая же толпа поклонниц стояла у его дома, перед офисом его агента, а равно и у дома его любовницы, мадемуазель Ф. По единодушному мнению моих более опытных коллег, никакой другой певец не вызывал подобной коллективной истерии, хоть ее накал немного снизился в последнее время. Нам, фотографам, ничего не оставалось, как торчать до поздней ночи на улице Комартен, выкуривая сигарету за сигаретой на ледяном декабрьском ветру, в ожидании, когда появится этот прыгающий селезень. Однако по прошествии пяти вечеров мне надоело валять дурака и я сдался.

Конечно, это непрофессионально.

Но что мне оставалось делать? Все парижские фотографы искали способ добраться до Кло-Кло, некоторые пытались флиртовать с «Клодеттами»[165], но те были настороже, ужасно подозрительны и по уши влюблены в своего босса; другие пробовали подкупить его консьержа, его домработницу, его водителя, его молочника и т. д. Бесполезно. Его охраняли лучше, чем президента Соединенных Штатов. Словом, охотника за знаменитостями из меня не получилось. Я собирался выждать несколько дней и объявить Филиппу, что провалил это вдохновляющее задание, в надежде, что он найдет мне иное применение. В тот вечер, когда множество впавших в транс девиц, не замечая ледяной измороси и холода, снова заполонили тротуары улицы Комартен, полностью перекрыв артистический вход, боевой дух окончательно меня покинул; я ненавидел Клода Франсуа и всех французских певцов с их примитивным «бум-бум-бадабум» и убогими английскими мотивчиками. С меня хватит! Я не хотел фотографировать этих музыкальных пигмеев, понял, что мне ничего не светит в этой профессии, и отказался от задания, мысленно помахав на прощание Джимми и Луизе.

* * *

Психоаналитик сверяется со своими записями, Сесиль в джинсах и темно-зеленом свитере с круглым вырезом молча лежит на кушетке.

– На прошлой неделе вы говорили об упражнениях с вашей дочерью, и мы это не обсудили.

– Я долго надеялась, что между нами возникнет какой-то ток, появится связь, но есть только невидимая стена и пустота… этот непреодолимый барьер. Искра так и не проскочила. Ни разу. Мы остались вдвоем. Смотрели друг другу в глаза… Это моя вина, я ее признаю, ведь малышка не понимает, какой мир я для нее уготовила. Одно время я думала, что Паскаль прав, и каждое утро, просыпаясь, повторяла раз пятьдесят: «Я люблю мою дочку». И вечером перед сном. И днем: «Я люблю мою дочку, я люблю мою дочку, я люблю мою дочку». А еще: «Она тоже любит меня, она любит меня». И: «Мы любим друг друга, мы любим друг друга». Упражнение в любви, гимнастика для чувств… Последнее лекарство, чтобы снова запустить мое угасающее сердце; как бутылки, брошенные в океан моей нелюбви, с моими отчаянными криками о помощи. Что ж, может, это срабатывает в отношениях с Господом Богом, но у нас вышел полный провал… Я не ищу оправданий. Я пыталась.

– Как бы вы оценили себя в роли матери?