Земли обетованные

Сесиль, спрятавшись за деревом на улице Медичи, провожала их взглядом: Мишель без конца оборачивался, протягивал девочке руку, но та ее не брала. Сесиль думала: «Я не чувствую никаких угрызений совести, не ищу никаких оправданий, потому что ни в чем не виновата, у меня не было выбора. Так сложилась моя жизнь. Искра не вспыхнула. Я жила надеждой четыре года, прилагала усилия, убеждала себя, повторяла тысячу раз, что люблю Анну, прошла курс психотерапии. Все напрасно. Любви к ней у меня так и не возникло. Не знаю, почему я такая бездушная, как мне хотелось бы мне быть нормальной женщиной, которая обожает своего ребенка – обнимает его, играет с ним. Но эта девочка мне чужая. Завтра я о ней забуду. Я вовсе не желаю ей зла и приняла решение расстаться с ней ради ее же блага, чтобы у нее, если это еще возможно, началась нормальная жизнь, в нормальной семье. Я не чувствую никакой привязанности, никакой любви к этому ребенку, но это не значит, что я чудовище, я просто одинокая женщина. Одинокая и бездетная».

* * *

После окончания рабочего дня в министерстве Франк шел по улице Мазагран, собираясь сделать покупки у Хасана; тот работал без оглядки на других: начинал день до восхода солнца и ждал своего французского друга до самого закрытия лавки. Хасан уступил ему свой стул, сам сел на табуретку, предложил чай, сигарету, наслаждаясь тишиной заснувшего города и болтая ни о чем, а скорее обо всем сразу, о добрых старых временах, когда Франк служил у него приказчиком, прежде чем стать важным господином. С тех пор как Франк перестал работать в лавке, Хасан повидал с десяток бездельников, которые хотели зарабатывать, не напрягаясь; им трудно было вставать рано утром, а таскать мешки с рисом или кускусом они и вовсе не желали. Кроме того, все они нагло позволяли себе курить, обслуживая покупателей, или устраивать перерыв на целый час. Так что теперь Хасан работал один и был вынужден самолично пополнять запасы, заниматься складом, документацией и обслуживать клиентов, не говоря уже о тех растяпах, которые забывали дома кошельки, просили записать покупку им на счет, но не спешили его оплачивать: «И все же я не жалуюсь, такова жизнь бакалейщика. Слава богу, хоть не голодаю». В этот вечер Франк заметил, что Хасан мрачен: на вопросы о семье и делах он отвечал односложно.

– У тебя неприятности, Хасан? Мне ты можешь рассказать обо всем, сам знаешь.

– Да, я очень обеспокоен.

Вот уже несколько недель Хасан был жертвой не то галлюцинаций, не то вора, который ухитрялся проникать сквозь стены его лавки. Как иначе объяснить исчезновение массы товаров из кладовой, запертой на два оборота единственного ключа, который никогда не покидал его кармана? Десятки банок тунца в масле и по-каталонски, сардин, томатной пасты таинственным образом испарились, как и бутылки с оливковым маслом, коробки с сахаром-рафинадом, финиками и баночками нута. Невозможно было составить список украденного, он был бы слишком длинным. Хасан осмотрел стены в поисках потайного прохода или секретной двери, провел несколько ночей в лавке в ожидании этого дьявольского грабителя, но каждый раз засыпал с ножом в руке. Он отправился в полицию и написал заявление, старший капрал взялся за это дело сам, потому что много лет знал Хасана, а его жена покупала у него продукты; но полицейский пришел к такому же заключению: дверь не взламывали, стены прочные, а чердачное оконце такое узкое, что через него даже кошке не пробраться, тем более что оно закрывалось изнутри на щеколду, на которой нет никаких следов повреждений.

– Я вот думаю: а может, это призрак бывшего владельца, который приходит, чтобы отомстить мне, и радуется, глядя на мои мучения; так я сойду с ума и в конце концов разорюсь; прошу тебя, друг мой, помоги!

Франк внимательно осмотрел место, которое и без того хорошо знал. Благодаря металлической шторе дверь в магазин была совершенно неприступной, зато такая же штора на двери склада, выходившего во внутренний дворик, легко открывалась снаружи. Хасан грешил именно на нее и, заметив первые кражи, поменял запор и повесил стальной замок с внутренней стороны, однако кражи продолжались.

– Ладно, иди спать, Хасан, я сам займусь этим.