Земли обетованные

Виктор поручил Игоря доктору Маринеско, о котором шла худая слава: заключенные говорили, что после его лечения выживают немногие; по слухам, он попал сюда потому, что на воле ни одно медицинское учреждение не желало иметь с ним дела. Что было зловредной сплетней: Маринеско всю войну прошел военврачом в составе 57-го армейского корпуса под командованием Жукова, который высоко ценил его и лично наградил за медицинскую службу во время кровопролитной Курской битвы. На Константине Маринеско был белый халат, под которым скрывался твидовый костюм, – никто не знал, где он достает элегантную одежду и галстуки; пышная шевелюра, усы и остроконечная бородка, крашенные в черный цвет, придавали ему смутное сходство с Троцким, однако никто не осмеливался высказать это вслух. Маринеско ни в чем не мог отказать Виктору Маркишу: тот прибыл к ним прямо из московской Лубянки и, по словам директора тюрьмы, был сотрудником Андропова, только что назначенного главой КГБ. «Всегда полезно оказать услугу могущественному человеку», – думал Маринеско. Что касается следователя с ярко-голубыми глазами, то он объяснил Игорю, какие шаткие обвинения были против него выдвинуты, и молча поздравил себя с тем, что не дал забить его до смерти на допросе.

– Я сам буду лечить этого пациента, – сказал Маринеско Виктору, внимательно осмотрев Игоря.

Состояние больного сильно ухудшилось, температура подскочила до сорока одного градуса, он тяжело дышал, его бил озноб, кожа была влажной от пота, временами он бредил, звал Сашу, но невозможно было понять, что он ему говорит.

– У него все признаки сепсиса, ему необходимы ежедневно, в течение двух недель, большие дозы антибиотика с кортизоном; надеюсь, это не почечная инфекция, потому что у нас нет оборудования для такого лечения.

Поскольку Маринеско не питал никакого доверия к двум другим врачам тюремной больницы, он запретил им приближаться к Игорю. Эти равнодушные врачи, не отягощенные профессиональной ответственностью, работали «от и до», поглядывая на часы; один ходил с грязными ногтями, от другого несло водкой. Оба были стукачами; доносили даже друг на друга и передавали начальству все откровения своих пациентов. Осужденные за мелкие проступки, они тянули лямку в этой убогой тюремной больнице, за работу им платили сущие гроши, но другой работы у них не было. Если пациент умирал, они лишь пожимали плечами; никто не начинал расследование, никто не обвинял их в оплошности, и никто не давал объяснений родственникам, которые радовались уже тому, что им вернули тело. Маринеско вспомнил о своей репутации в армии Жукова, о том, что ему удавалось спасать тяжелораненых с помощью фаготерапии[208], притом, что в его распоряжении не было пенициллина, и решил во что бы то ни стало вылечить коллегу. Маринеско начал давать Игорю большие дозы антибиотиков, но температура не спадала; через три дня он увеличил дозу и добавил кортикостероиды, превысив допустимый предел; никакими другими возможностями лечения он не располагал. Требовалось сделать дополнительное исследование – рентген легких, в которых, судя по всем симптомам, уже развилась окклюзия[209], но рентгеновский аппарат уже год как стоял сломанный, а перевезти пациента в гражданскую больницу было невозможно.

Оставалось только уповать на Бога.

И ждать.

Ждать и верить, что инфекция со временем отступит, сердце выдержит, почки не откажут, у больного не разовьется язва или тяжелый сепсис. Маринеско понимал, что состояние его пациента требует пойти на риск. И испробовал смесь из противомикробных препаратов для гнойных ран: это подействовало. Утром шестого дня Игорю стало лучше: температура упала; правда, он исхудал, был бледен, под глазами чернели круги, и каждый вздох давался с трудом, но болезнь отступила. Маринеско выждал неделю, прежде чем уменьшить дозу антибиотиков; он навещал Игоря несколько раз в день в сопровождении Алины – единственной медсестры, которая имела право входить в бокс Игоря. Она прослушивала его стетоскопом, измеряла пульс и температуру.

– Я очень довольна, у вас тридцать семь и пять – это хороший признак. Но вы ничего не съели.

– Я не голоден.

– Да ведь это запеченное мясо! Понимаете? Настоящий ростбиф! Здесь о таком можно только мечтать! Вы должны есть, вам нужно набраться сил.