– Значит, вас информировал кто-то из членов Клуба! Кто же? Саша? Леонид? Кто-то другой?..
– Теперь это не имеет значения. – И Виктор встал. – Ну мне пора. Выздоравливай, а я приду тебя навестить, как только смогу.
– Скажи мне, Виктор, кто победил
– На этот раз арабы опять не смогли объединиться. Может, в следующий раз получится.
Виктор появился спустя пять недель, когда Игорь почти выздоровел, – только коварная боль в шее вынуждала его постоянно вскидывать голову, и это придавало ему высокомерный вид прусского помещика; но поскольку он все еще принимал кортизон, Маринеско не хотел выписывать ему новое противовоспалительное средство и предложил обезболивающую мазь на основе камфоры, которая была в общем-то бесполезна: «Вам нужно набраться терпения, боли в шее по большей части носят психосоматический характер».
Игорь скучал в своем боксе. Маринеско разрешил ему проходить сто шагов по коридору, но запретил спускаться вниз или гулять одному во дворе, поэтому каждый день в течение двух часов Игорь ходил взад-вперед по своему этажу, болтая с другими пациентами, которые дивились тому, что здорового с виду человека все еще держат в больнице. Игорь спросил у Алины, может ли он брать книги в библиотеке, но она объяснила, что во время страшной зимы 1956 года, когда закончились уголь и дрова, здесь топили книгами, чтобы согреться. Маринеско одолжил ему несколько своих книг, Игорь с удовольствием перечитал «Героя нашего времени» и «Мертвые души».
Разговоры в больнице не отличаются весельем; пациентам нечего делать, кроме как жаловаться друг другу на свои несчастья. Игорь был потрясен грубыми диагностическими ошибками, которыми объяснялись постоянные осложнения, вторичные инфекции и общее ухудшение здоровья его товарищей по несчастью. Латыш Николай из соседнего бокса страдал почечными коликами, но Игорю казалось странным, что его мучает высокая температура, тошнота и рвота, но при этом болит живот, а не поясница. Как-то вечером Игорь осмотрел его: Николай жаловался на сильную боль, у него был «твердый» живот. Игорь диагностировал приступ аппендицита.
Он посоветовался с Маринеско. «Возможно, вы правы, – сказал тот, – но сейчас мы не можем его прооперировать». Игорь обратил его внимание на то, что у Николая рвота черного цвета, а кожа приобрела желтоватый оттенок – такие симптомы не характерны для почечной колики.
– Если вы будете ко мне приставать, больше не выйдете из своего бокса, – отрезал врач.
На следующее утро Николай исчез, в его боксе было убрано, и незадолго до полудня туда положили нового больного. Игорь стал расспрашивать Алину, но та сделала вид, будто не слышит, и он так никогда и не узнал, что произошло с Николаем. Игорь заговорил об этом с Виктором, но и он уклонился от прямого ответа:
– Здесь сложно найти врача, слишком тяжелые условия; да и кто не ошибается?!
Виктор показал Игорю фотографию жены и двух дочек, которые жили в Москве.
– Нам повезло: нам дали квартиру в сталинской высотке.
Он выразил надежду, что Игорь когда-нибудь познакомится с ними.
– К сожалению, это невозможно.
Виктор убрал бумажник.
– Я просмотрел твое дело. Ничего больше пока не скажу, но должен задать тебе вопрос. Ты видел раввина Абрама Лубанова?
– Разумеется, когда ходил в синагогу.
– А до того разговаривал с ним? Передавал обращение израильских властей? Имеешь отношение к проповеди, в которой он призвал ленинградских евреев требовать визы для эмиграции в Израиль?
– Конечно нет. У меня не было с ним никаких разговоров.
– Тогда зачем ты приехал в Ленинград?
– Когда я узнал, что больница «Ихилов» в Тель-Авиве собирается подарить ультразвуковой аппарат Боткинской больнице в Ленинграде, я предложил свою кандидатуру, чтобы провести необходимое обучение персонала, и вдобавок была у меня тайная мысль увидеть Надю, Петра и Людочку. Поскольку я говорю по-русски, мою кандидатуру приняли.
– По-моему, ты говоришь не всю правду. Тебе повезло, что наверху не очень серьезно относятся к этой проповеди раввина. У нас есть проблемы поважнее, чем несколько старых, выживших из ума евреев, желающих эмигрировать. Но мы также уверены, что это произошло не само по себе. Само по себе ничего не происходит. Кстати, ваш ультразвуковой аппарат сломался, и никто не может его починить.
Через две недели, ночью, Игорь вдруг понял, что в комнате он не один. Какой-то человек сидел на краю кровати. Его темный силуэт четко выделялся на фоне окна. Игорь включил свет: это был Виктор, он, видимо, давно уже смотрел на него, не решаясь будить.
– Почему ты меня не разбудил? Ты давно здесь?
– Сегодня я не собирался приезжать, но мне надо срочно возвращаться в Москву. Ты не мог бы рассказать мне об отце?
– Что именно ты хочешь узнать?
– Как он жил в последние годы? Сожалел о чем-нибудь? Говорил обо мне?