Земли обетованные

Франк не смог удержаться и приехал на пристань. Из кабинета таможни, глядя в щели жалюзи, он наблюдал, как полиция задерживает Мишеля и Филиппа Моржа. Начальник таможни внимательно изучил их паспорта и, не говоря ни слова, исчез на полчаса, а вернувшись, объявил, что они должны сесть на первый же теплоход, который идет до Марселя. Франк не ожидал, что реакция будет такой бурной; он не слышал, что говорит Филипп Морж, но, судя по всему, тот был в ярости. Франк приоткрыл дверь кабинета: Морж требовал, чтобы ему позволили связаться с французским послом, которого он знал лично, и с каждой минутой все больше выходил из себя, тем более что таможенник держался совершенно невозмутимо. Но в какой-то момент Морж вдруг сдался и замолчал. Их отвели в зону посадки. Мишель за все это время не сказал ни слова; пытаясь успокоить своего шефа, он положил ему руку на плечо, но тот оттолкнул его. Франк отметил, что младший брат вырос и отпустил длинные волосы. Глядя ему вслед, он почувствовал укол в сердце: упущен единственный шанс, когда он мог обнять Мишеля, расцеловать его. В конце концов, большего и не требовалось. Но он только пожал плечами, сказав себе, что, видно, так до конца и не избавится от своей сентиментальности.

Филипп Морж воспринял этот запрет как личное оскорбление, о котором с гневом вспоминал долгие годы, накапливая все новые хитроумные объяснения и гипотезы. Он так и остался при убеждении, что стал жертвой завистливого конкурента, сумевшего оттеснить его, – конечно, за взятку! Подавленные этой неудачей, они с Мишелем вернулись в Кайруан и прибыли в Марсель как раз вовремя, чтобы увидеть репортаж о том, как Нил Армстронг делает первый шаг на Луне.

* * *

Это был великий день. Из тех, что случаются один-два раза в жизни; веха, отмечающая наше существование и остающаяся в памяти навечно, как, например, свадьба, рождение ребенка, смерть любимого человека. В эту среду, 2 декабря 1970 года Франк осуществил свою мечту: он стал алжирцем, без сожаления отказавшись от французского гражданства. Путь к этой цели, которую он поставил себе, вернувшись в Алжир, не был усыпан розами, это была борьба.

А теперь пришло вознаграждение за службу.

Зал заседаний Министерства промышленности оказался слишком мал, чтобы вместить толпу друзей и чиновников (последних, разумеется, было значительно больше), спешивших поздравить его, пожать ему руку или обнять. Перед Франком проходили незнакомые люди, и он улыбался им; других он едва знал, но тепло благодарил, обещая в скором времени увидеться. Русские, чехи, кубинцы, болгары – каждая дружественная страна направила в Алжир своего представителя, каждое министерство – своих сотрудников. В большом количестве прибыли местные генералы и полковники. Сам президент Бумедьен прислал личного секретаря. Его дружеское объятие привлекло всеобщее внимание и было встречено аплодисментами. Франк не заблуждался на сей счет, понимая, что этими почестями обязан статусу ближайшего соратника Мимуна Хамади, близкого друга президента. Хамади тоже принимал поздравления с подобающей скромностью; его супруга, стоявшая рядом, целовалась с женами сановников рангом ниже, сообщая им о предстоящем ужине.

Единственным другом-французом на этом празднике оказался Люсьен: «черноногих» практически не осталось; даже те, кто родился в Алжире, бежали или были изгнаны, да и большинство приезжих специалистов, работавших по контракту, также ждала высылка на родину.

Французы стали не нужны.

* * *

Игорь отбывал наказание в колонии № 5 Мурманской области – суровом крае за полярным кругом, где лютая зима длится шесть месяцев, а лето с его тучами комаров превращается в сущий ад; в условиях долгой полярной ночи, непрерывных снежных буранов и тяжких лишений, выживание становится почти невозможным. Игоря, учитывая его профессию, отправили в центральный диспансер, где он мог не бояться холода, где кормили почти сносно и освобождали от изнурительного труда, в то время как другие заключенные рыли каналы, строили плотины или прокладывали дороги, которые тут же исчезали под двухметровым слоем снега. Охранники его не трогали, разговаривали с ним по-человечески и жаловались, что с ними обращаются ненамного лучше, чем с заключенными. Игорь ограничивался тем, что делал свою работу, не выказывая ни малейшего недовольства, хотя в его распоряжении не было никаких лекарств, кроме мази от обморожения, таблеток от поноса и отваров, которые он готовил из хвойных иголок или трав, – они помогали при кашле, различных воспалениях и ревматизме. Иногда к нему обращался заключенный, умоляя избавить от мучительной боли, и тогда ему приходилось превращаться в средневекового зубодера или в лекаря времен царской России.