Земли обетованные

Раньше «кино» означало мультфильмы, которые смотрели всей семьей. Но в этот воскресный день Камилла и Мишель с радостью приняли предложение Анны. Те, кто утверждает, что ни один фильм еще не изменил чью-то жизнь, ничего не понимают в кино. Камилла, например, пришла в восторг от «Путешествия на край ада», хотя картины о войне с ее смертельным риском не нравились ей. Она не любила насилие, но хорошо понимала, что это фильм не столько о войне во Вьетнаме, сколько о том, как война разрушает человека изнутри. Зато ее восхитила сцена венчания в православной церкви, которая длилась целых тридцать минут. Они вышли из кинотеатра молча, потрясенные трагедией этих исковерканных жизней. На улице Мишель наконец заговорил:

– Тебе понравилось?

Камилла вышла из задумчивости:

– А что, если нам пожениться?

– Мне казалось, что ты даже думать об этом не хочешь.

– А теперь я сама делаю тебе предложение! Ты можешь его принять, или я выйду замуж за другого. Свадьба будет как в этом фильме – веселая, шумная. Хочу собрать всех близких, особенно тех, с кем давно не виделись. Это хороший предлог, чтобы помириться. Пригласим моих родителей – они не отвечают на мои письма и не видели наших детей; братьев, которые злятся на меня из-за ерунды; всех наших друзей. И твоих родителей тоже.

– Семейные встречи Марини и Делоне редко бывают удачными.

– Иногда достаточно немного подтолкнуть судьбу и забыть прошлое; мы поженимся в июле, это будет красивый праздник, дети должны знать свою родню.

В пятницу, 18 апреля 1980 года Филипп Морж вызвал в агентство всех своих пятерых фотографов, чтобы договориться о съемке на следующий день: «Восемь иностранных журналов заказали нам репортаж о похоронах[218]; на месте будут десятки наших коллег; мне нужны живые сцены с рыданиями – даже на проводах этого полезного идиота[219]. Сделаем ставку на известные лица: туда съедется вся левая тусовка – певцы и актеры-миллиардеры, революционеры из Сен-Жермен-де-Пре[220] – это последний шанс увидеть их всех вместе. За кортежем на кладбище пойдет куча народу, выдвигайте телеобъективы, если нужно, возьмите фокусное расстояние двести миллиметров, я хочу видеть эмоции толпы».

Филипп предложил мне выгодную точку обзора у входа на Монпарнасское кладбище со стороны бульвара Эдгара Кине: там можно было взобраться на ограду, чтобы не упустить ни одной детали этого зрелища. Я не разделял взглядов моего босса на Сартра: мне всегда нравился этот хрупкий, болезненного вида человек, который хотел изменить мир и всю жизнь боролся с обществом, беспощадно критикуя его, а оно в ответ носило его на руках. В отличие от многих других он честно признал бóльшую часть своих ошибок. И только одно оставалось для меня загадкой: каким образом Сартр сумел сочетать свой принцип личной свободы с непоколебимой поддержкой красных диктаторов и кровожадных террористов? Я собирался приехать по крайней мере за два часа до появления похоронной процессии, чтобы найти подходящую точку для съемки.

И там, на боковой аллее со стороны бульвара Распай, я увидел Павла Цибульку. Мы потеряли друг друга из виду лет пятнадцать назад – с тех пор, как закрылся Клуб неисправимых оптимистов. Павел, бывший посол Чехословакии в Болгарии, чуть не стал жертвой «чистки», в результате которой повесили Слански, в прошлом секретаря Чехословацкой коммунистической партии, и Клементиса – министра иностранных дел. Павел был ближайшим соратником Слански, но ему удалось спастись: в последний момент он сбежал в Париж, где вел скромную жизнь, работая ночным портье в отеле. Пока он подходил ко мне, я вспоминал его обвинения Сартра в том, что тот молчал, когда казнили Слански и его товарищей, поддерживал вторжение советских войск в Будапешт в 1956 году, а главное, осудил диссидента Кравченко, хотя знал, что тот говорил правду. Павел огрузнел, потертое светлое пальто в «елочку» еле сходилось на нем, но его темперамент остался прежним – он был все таким же порывистым. Мы зашли в кафе «Селект». Бывшие члены Клуба теперь собирались в Люксембургском саду, чтобы играть в шахматы, и Павел предложил присоединиться к ним в воскресенье; холод ему не мешал, у себя в Восточной Европе он привык играть на улице в любую погоду. Я спросил, закончил ли он свою книгу о Брест-Литовском мире – труд всей его жизни, которую он без конца переписывал.

– Я кучу сил в нее вложил, но ни один издатель ею не заинтересовался; все же я не теряю надежду – может, когда-нибудь мне встретится нужный человек.

Я спросил его об Игоре, который пропал лет десять назад.

– О нем никто ничего не слышал: ни Вернер, ни Леонид, – ответил Павел. – Небось живет счастливо где-нибудь далеко и думать о нас забыл – что ж, тем лучше для него.

– Послушай, Павел, я летом женюсь на Камилле. Помнишь ее? Мы уже тогда были с тобой знакомы, и я страшно нервничал, потому что ее родители собирались эмигрировать в Израиль. Я хотел бы пригласить всех вас на нашу свадьбу.