Земли обетованные

– Сколько тебе сейчас? Ты так исхудал! Ты не болен? Тебе пятьдесят три, верно? Ах, какая глупость, ну что я спрашиваю?! Я так рада тебя видеть, ты даже не представляешь! Где ты живешь? Ты здесь проездом?.. А я приехала с подругой, мадам Фор, помнишь ее? Пойдем посидим где-нибудь. – Элен взяла его за руку и потащила в кафе на террасе у ГУМа; они сели за столик. – Что ты хочешь? Чай? – И она заказала официантке два чая. – Я, наверно, очень изменилась, да? Почему ты молчишь?.. Тоже волнуешься… Ладно, тогда я начну, а потом твоя очередь. Так много всего произошло! Твой отец заработал целое состояние и открыл столько новых магазинов, что я уже сбилась со счета; в конце концов он выкупил у меня мой собственный – в противном случае пришлось бы просто закрываться. А потом в семье произошли перемены – и не в лучшую сторону… Жюльетта… не хочу о ней говорить, она живет с подругой, мы больше не видимся, всему есть предел… Твой отец снова женился, сначала мне было трудно это принять, а потом я смирилась, – что мне еще оставалось?! Мишель теперь известный фотограф, разъезжает по всему миру. Ты знал Камиллу? Я уже не помню, так давно это было, мы нечасто ее видим… У них двое детей, Лоран и Каролина, они уже пошли в школу. Лорану столько же, сколько Жерому, сыну твоего отца, представляешь? Какая дикость, – впрочем, сегодня это обычное дело… Анна без конца путешествует, но это естественно, она гид и самая милая из них всех: постоянно мне звонит. У нее есть друг – тоже гид, они оба ездят по свету, но вместе не живут; ей недавно исполнилось тридцать лет, но она не хочет выходить замуж, не хочет детей, такое сейчас поколение. А ты как живешь? Расскажи мне…

Нахмурившись, Франк посмотрел на Элен:

– Тридцать лет, говоришь? Кто такая Анна?

– А ты не в курсе? Только не говори, что ты не знал! Мишель предполагал, что ты не знаешь, а я не верила. Это ваша дочь – твоя и Сесиль! Сесиль поручила ее Мишелю, кажется, в шестьдесят седьмом – девочке тогда было четыре года, и Сесиль с тех пор ни разу не объявилась, бесследно исчезла. Поль даже нанял частного детектива, чтобы ее найти, но бесполезно. Все-таки странно – взять и бросить родную дочь, правда?

– Этого не может быть! Не может быть!

Франк вскочил, опрокинув стул.

– Этого не может быть! – Он сделал несколько шагов, бормоча, как пьяный: – Этого не может быть…

И бросился бежать.

* * *

«Пришло время осознать свою жизнь, настоящую жизнь, ту, к которой я стремился, а не ту, что навязана мне обществом, – в той я никогда не чувствовал себя свободным. Этот путь, на прозрение которого у меня ушло пятьдесят лет, был скрыт глубоко внутри меня, спрятан за безумием бесплодных действий и заранее проигранных сражений, не принесших мне ничего, кроме горечи и разочарований. На земле не будет лучшего мира. Это просто миф, который навязывают нам шарлатаны-политики, продавцы счастья, потому что их так называемая социальная справедливость, их несбыточное „равенство“ – призрак, которого никто не видел и никогда не увидит. Я столько лет мечтал иметь ребенка, но и в этом мне было отказано. Трижды эта надежда ускользала от меня. Я всегда делал неправильный выбор, я сам все разрушил и только сам несу ответственность за свое одиночество, за то, что со мной стало. С годами я научился приручать боль. Чтобы не пойти ко дну. Чтобы идти дальше. Сегодня я понял, что должен вернуться к самому себе. Мои убеждения так непрочны; я должен искать правду в своей душе, в своем сердце. Перед тем как сделать решительный шаг, Фуко писал: „Господи, если Ты существуешь, подай мне знак“. Долгое время я думал, что ему повезло или он был просто наивен, теперь же понимаю, что он был абсолютно честен и нашел свой путь, несмотря на трудности и препятствия. Моя жизнь только начинается. Мое решение – не констатация поражения, не отречение, не бегство, а обет. Только обет. Без суетных мечтаний. Без запасных вариантов. Без торговли с Богом. Это моя судьба на этой земле, и я принимаю ее».

* * *

Петр Маркиш весил чуть ли не центнер и с трудом передвигался. Казалось, он несет на своих плечах все тяготы этого мира. Сначала он работал в Госплане, потом в Институте теплоэнергетики, но всюду оставался бесцветным служащим, которого сторонились сослуживцы: он никому не смотрел в глаза, был молчалив, ни с кем не дружил и довольствовался механической работой инспектора в отделе технического контроля. Замкнутый подросток превратился в мрачного, одинокого взрослого, который постоянно чувствовал себя усталым.

Дряхлой развалиной.