Земли обетованные

Сидя в больничном парке и покуривая сигареты в компании со студентом-второкурсником, который работал здесь интерном, Франк узнал от него, что в Сент-Эжене – пригороде Алжира – есть приют для матерей-одиночек, который до независимости принимал алжирских женщин с детьми. В справочнике он нашел телефон приюта, несколько раз позвонил, но ему никто не ответил. Он решил наведаться туда и увидел небогатое предместье, раскинувшееся на холмах, вокруг собора Африканской Богоматери, он стоял на возвышенности, фасадом к морю, в окружении огромного кладбища. Франк вошел в эту базилику, похожую как две капли воды на марсельскую[113]. Внутри было прохладно и пусто; несколько лампадок с трудом разгоняли полумрак, в котором смутно белели мраморные барельефы. Сюда часто приходил Фуко перед своим обращением; именно здесь, созерцая хрупкую черную Мадонну, стоявшую над алтарем, он воскликнул: «Как я мог жить неверующим!» На стенах церкви Франк обнаружил тысячи ex-voto[114], высеченных в мраморе или камне, написанных от руки, на французском, итальянском или испанском, а чаще всего на арабском; он поискал табличку Фуко, но, поскольку толком не помнил, в какой часовне она находится, решил, что разыщет ее позже.

Выйдя из церкви, он спросил дорогу к приюту, пошел к нему вверх по склону горы и увидел дом под названием «Плато»; двери были заперты, ставни закрыты, но цветущий сад вокруг здания выглядел ухоженным. Старый седовласый алжирец, сидевший в тени на скамье, сообщил, что приют закрылся еще в начале июня, когда его директриса села на пароход; здесь принимали женщин с детьми, не имевших родственников, но к моменту закрытия их было всего четыре или пять, и он не знал, что с ними сталось. Франк показал ему кое-как склеенную фотографию Джамили, но старик такую не помнил. Он протянул снимок пожилой женщине в «хайке»[115], без чадры, которая долго рассматривала его, потом кивнула и что-то проговорила по-арабски.

– Извините, мадам, я не говорю по-арабски, говорите по-французски, если можно! – попросил он.

Но женщина продолжала говорить по-арабски, сопровождая свои слова жестами, которые Франк тоже не понимал.

– Подождите меня здесь, я поищу кого-нибудь, кто понимает арабский! – попросил Франк. Он спустился к церкви, где все еще сидел на скамье старик, сообщивший ему о закрытии приюта. Тот согласился пойти за ним, чтобы послужить переводчиком, но, когда они подошли к приюту, женщина уже исчезла. Тщетно Франк разыскивал ее на соседних улицах – в конце концов он понял, что его попытки бесполезны.

Вечером он должен был ужинать у Люсьена, который жил неподалеку от него, на улице Рошамбо, в просторной квартире на верхнем этаже красивого здания, с видом на море; этот дом находился в самом начале Баб-эль-Уэда[116]. Сначала они пошли за продуктами в бакалею на углу улицы Мазагран. Пока Люсьен составлял для продавца список всего необходимого, Франк рассказывал о своем недавнем приключении:

– Я уверен, что эта алжирка узнала Джамилю: по тому, как она смотрела на фото, я понял, что это именно так. И еще я понял, что не смогу жить здесь, не понимая окружающих, – мне обязательно нужно выучить арабский. Отец Фуко освоил его за три месяца. Как ты думаешь, где я могу им заняться?

– Нигде. До сих пор это алжирцам приходилось учить французский. Лично я выучил полсотни арабских слов, не больше, прямо тут, на работе. Конечно, лучше всего было бы раздобыть учебник с начальным курсом.

– Ну а пока, если хочешь, я могу тебя обучать, – вмешался бакалейщик Хасан, который в это время подсчитывал стоимость заказа Люсьена на счетах с разноцветными деревянными костяшками. – Я, например, прекрасно говорю по-французски, могу даже обращаться к тебе на «вы», если угодно. Мне ведь приходилось работать во Франции, в Орлеане, в бакалее моего дяди.

– И ты сможешь обучить меня арабскому? – спросил Франк.

– Ну, коли я освоил французский, почему бы тебе не освоить арабский? Это нетрудно, приходи сюда, ко мне, и мы будем разговаривать по-арабски. Чем больше говоришь на языке, тем скорей его осваиваешь.

Франк обернулся к Люсьену:

– Как ты думаешь, я смогу уходить с работы в дневное время?

– Почему бы и нет, сейчас там особенно нечего делать. Если что-нибудь срочно понадобится, тебя вызовут, – ответил тот.

– Я могу приходить после обеда, – сказал Франк Хасану.

– Через три месяца ты будешь говорить по-арабски не хуже меня, и не беспокойся, я с тебя дорого не возьму.

– Лучше узнать заранее, сколько именно, перед тем как начинать, – заметил Люсьен.

– Ну… я уточню, сколько платят за такие уроки, но ты не волнуйся, это будет недорого, поверь мне. أراكغدايإصديقي

– И что это значит? – спросил Франк.

– Arak ghadaan ya sadiqi. Это значит: до завтра, друг мой! Ну-ка, повтори.

– Arak ghadaan ya sadiqi.

– Ну вот, я же говорил, что арабский – совсем нетрудный язык.

Таким образом, Франк начал брать уроки арабского у бакалейщика-мозабита[117], который назначил ему за четыре часа ежедневных занятий «африканскую» цену, а именно: «Зависит от того, как дело пойдет».