Земли обетованные

– С того дня в Люксембургском саду, когда ты поделился с нами решением эмигрировать, эта мысль засела у меня в голове, но я боялся заговорить с Миленой – знал, что ей это не понравится. А сегодня утром вдруг решился – знаете, как бросаются в воду, чтобы спастись от огня, – объявил ей о своем решении уехать вместе с вами и попросил присоединиться ко мне, но она жутко разозлилась и сказала: «Наша жизнь здесь. Если ты уедешь, между нами все будет кончено, я тебя ждать не собираюсь, не в том я уже возрасте; если люди любят друг друга, они живут вместе, а если ты собрался жить в пяти тысячах километрах от меня, значит готов к разлуке».

– Но я не понимаю, почему ты хочешь жить в Израиле? – спросил Игорь.

– Чтобы снова водить самолеты. Израиль – одна из немногих стран, куда я еще не посылал запрос; их авиакомпания «Эль Аль»[105] совсем молода, им требуются опытные пилоты, а у меня за душой многие тысячи летных часов, я работал и в гражданской, и в военной авиации, водил «Илы», «МиГи», «Ту-104»; я бегло говорю по-английски, за какую-нибудь неделю стажировки научусь водить «боинги» или «каравеллы»; я родился не для того, чтобы быть таксистом, а для того, чтобы парить в небесах, вместе с птицами. Я стосковался по полетам, в жизни нет ничего прекраснее, а я смогу работать еще несколько лет, я в прекрасной форме, мне всего пятьдесят два, и я не гонюсь за высокой зарплатой. Я хочу лишь одного – летать. Уж ты-то можешь меня понять, ты сам едешь в Израиль, чтобы заниматься любимой профессией, работать врачом!

– Это верно, мой диплом там имеет законную силу. Но ведь я еврей, именно из-за этого клейма мне пришлось бежать из СССР, бросив жену и детей; правда, меня нельзя назвать настоящим евреем – я не религиозен, не верю в Бога, и все же, несмотря на это, я еврей и подпадаю под закон алии. Но ты-то этого не можешь.

– А я им скажу, что я еврей.

– Ты считаешься евреем только в том случае, если у тебя мать еврейка.

– К сожалению, она давно умерла. Зато моя тетка была замужем за евреем – очень симпатичным мужиком. Но главное, они нуждаются в храбрых и компетентных людях.

– Это безнравственно. Ты не имеешь права их обманывать.

– Подумаешь, тоже мне – обман. Во время войны я делал много чего похуже за штурвалом своего самолета, я убивал тысячи гражданских, и ты горячо одобрял это, как и все другие. Так чего стоит эта невинная ложь в сравнении со столькими жертвами?! Впрочем, если это тебе не по душе, если ты не хочешь, чтобы я ехал с вами, давай, скажи мне это прямо и откровенно.

О Милене мы больше не говорили. И тем не менее она незримо стояла тут, между нами. Леонид часто задумывался, уходил в свои мысли, и мы знали, что в такие минуты он представляет, как встречается и разговаривает с ней, а она отвечает на его вопросы или дуется, а иногда между ними вспыхивает ссора. Когда он приходил в себя, то улыбался нам грустной улыбкой осиротевшего ребенка. Мы до последнего момента надеялись, что он раздумает и скажет нам: «Нет, ребята, я все обдумал и возвращаюсь в Париж, к Милене, я не могу без нее жить». Но он держался стойко, хотя мне трудно сказать, была ли это стойкость или просто глупость; в общем, он твердо решил осуществить свою мечту.

Однако в Марселе, на набережной Ла-Жольетт, Леонида ждал неприятный сюрприз: его не пустили на «Галилей» – белый, нарядный, но довольно ветхий теплоход. Тщетно он целый час вел переговоры, рассказывал о своей матери, умирающей в Иерусалиме, предлагал заплатить вдвое за билет, спать на палубе или в очередь с другими в нашей каюте третьего класса, где койки располагались в три яруса, – кассир был неумолим и категорически отказался от взятки.

Нам пришлось расстаться с Леонидом; мы попрощались, следующий пакетбот отходил только через три дня, и на нем еще были свободные места.

Пройдя по трапу на палубу третьего класса, мы увидели его на причале – он стоял, понурившись, рядом со своим чемоданом, среди суматохи, сопровождающей любой отъезд; потом к нему вдруг подбежал кассир, что-то сказал ему на ухо, и они оба рванули к кассе пароходной компании, а мы услышали гудок, возвещавший отплытие, и рокот машин нашего судна.