Земли обетованные

Франк долго раздумывал, что бы ему преподнести супруге Хасана, – тщетно он ходил по центру города в поисках торговцев цветами, все они бесследно исчезли. Тогда он отправился на авеню Марны к булочнику Перетти и купил там большой пакет разноцветной карамели, не найдя ничего лучшего. Хасан теперь жил на пятом этаже дома над лавкой, но лифт безнадежно застрял между вторым и третьим этажами, а все специалисты по лифтовому хозяйству тоже сбежали из столицы.

Хасан познакомил Франка со своей семьей. Его жена Фаиза, в национальном наряде, не знавшая ни слова по-французски, остолбенела, когда Франк преподнес ей конфеты. Хасан кивнул ей, разрешая принять подарок. «Она обожает сладости!» – сказал он гостю. У лавочника было трое детей, двое сыновей давно уехали во Францию; старший уже два года жил у его шурина и работал в Пуасси, младший уехал туда же год назад и трудился на строительстве автотрассы. «Если у нас здесь когда-нибудь будет работа, они вернутся, – сказал Хасан, – ну а пока пусть зарабатывают на жизнь там, в твоей стране». Самая младшая из детей, Азиза, в отличие от матери, была одета по-европейски и хорошо владела французским; в июне ей предстояло сдавать экзамены за среднюю школу, но из-за недавних событий они были отложены; сдав их, она хотела освоить профессию двуязычного секретаря. «Вот видишь, теперь наши девушки вбили себе в голову, что они должны работать; не знаю, хорошо ли это, ну, посмотрим. А сейчас я тебе покажу что-то необыкновенное», – сказал хозяин дома.

Оказалось, что Хасан владеет сокровищем, составлявшим главный предмет его гордости и смертельной зависти соседей: он был счастливым обладателем телевизора «Голос», унаследованного от прежнего хозяина вместе с квартирой и теперь гордо стоявшего на четырех ножках посреди столовой. Вплоть до конца июня экран оставался черным, но как раз вчера трансляция возобновилась, и теперь на каждую неделю было предусмотрено тридцать часов показа. «Вот увидишь, мы проведем шикарный вечер, – объявил Хасан. – Да разве мы не заслужили?!» Хасан снял с телевизора накидку, нажал на красную кнопку, раздалось потрескивание, на экране возникла дрожащая картинка, потом изображение наладилось, и из динамиков донесся голос ведущего в выпуске теленовостей. Фаиза расставила на низком столике блюда с едой, и Хасан усадил Франка напротив себя, на диван. Они начали есть, а Фаиза с дочерью стояли в дверях – им было позволено смотреть телевизор. Франк обернулся к хозяйке дома, сочтя нужным похвалить ее сочную чучуку[122], изысканный вкус тертой моркови с тмином и ароматный кускус – такого он доселе нигде не едал.

– Очень вкусно! Правда!

– Ты слышала, как он говорит по-арабски? И все благодаря мне, – объявил Хасан. – Тише, это президент!

По телевизору транслировали репортаж с участием бен Беллы; президент, одновременно величественный и обаятельный, произносил речь, говоря так просто и доходчиво, словно беседовал с близкими друзьями; он стоял на трибуне стадиона, сплошь забитого народом, и обращался к этой толпе на безупречном французском; его окружала дюжина мужчин, почти все в гражданской одежде, но камера дольше всего задерживалась на полковнике Бумедьене, который с непроницаемым лицом стоял справа от президента. Бен Белла излагал свои планы развития страны, идущей к социализму благодаря революционному, демократическому, истинно народному режиму; он объявил, что главной задачей, требующей многолетних усилий, является несокрушимое самоуправление, и завершил свое выступление словами: «Алжир будет социалистической страной, исповедующей ислам!» – вызвавшими бурю аплодисментов.

Хасан прослезился от умиления, тоже начал хлопать вождю. Внезапно Франк вскочил с места: на экране, позади Бумедьена, он заметил знакомую фигуру в светлом костюме и белой рубашке с расстегнутым воротом.

– Это же Мимун! – воскликнул Франк.

– Как?! Ты знаешь Хамади? – удивился Хасан.

– Да, я познакомился с ним в Ужде, когда ждал на границе удобного момента, чтобы перебраться в Алжир. Мы с ним дружили.

– Да это же важная шишка. Он близок к Бумедьену.

– А я и не знал.

По окончании ужина Фаиза и Азиза получили разрешение сесть на стулья перед телевизором, чтобы посмотреть вечерний египетский фильм – слащавую мелодраму в оригинальной версии, где действие происходило в каирском кабаре; это была запутанная история любви незадачливого певца и мечтательной танцовщицы, с песнями и танцами, покрывалами и скрипками, которая должна была длиться бесконечно.

– Повезло нам, – сказал Хасан, – похоже, у наших телевизионщиков огромный запас египетских фильмов.