Земля мечты. Последний сребреник

– Ты уж помирись с ней до конца дня, – сказала Роза. – Она не кусается. Объясни свои мотивы, и она все поймет. Только, бога ради, не затевай разговор про опоссумов. Она решит, что ты спятил. Ты ведь это понимаешь? Помнишь, как ты ей наплел о том, сколько новорожденных опоссумов может уместиться в чайной ложке, а потом пытался сказать, что именно так матери-опоссумы и переносили свои выводки? В ложке. Не говори таких вещей. По крайней мере, при тетушке Наоми. Ты можешь нести эту ахинею хоть целый день с Пиккеттом, но, бога ради, не говори ни о чем таком с людьми, которые тебя не поймут.

Он кивнул, словно одобряя ее совет, но она снова смерила его этим своим взглядом, который говорил, что она видит его насквозь, а потому он подмигнул ей и вышел, пытаясь делать вид, будто у него настроение – лучше не бывает. Роза, конечно, была права. После ланча ему придется поговорить со старухой. Он купит ей шоколад и цветы, расскажет про мистического опоссума, но не для того, конечно, чтобы напугать ее до смерти или сказать ей какую-нибудь дурь. Он поведает, каким тот был большим – размером с собаку, что представлял угрозу для ее котов, расскажет, как эта тварь пыталась проникнуть к ней под простыню и устроить там себе гнездо. Если он постарается, то сможет убедить ее в чем угодно.

* * *

Жюль Пенниман присел на корточки перед кухонной дверью, протирая свои туфли тряпкой. Туфли уже и без того были отполированы – они вообще были совсем новые, – а потому, вероятно, и не нуждались в протирке. Но он все равно протирал их все с тем же методическим прищуром и наклоном головы, с которыми рассматривал себя каждое утро в зеркале, когда подравнивал усы и бороду. Ноги у него болели, словно туфли были на два размера меньше, чем требовалось. Но с этим он ничего поделать не мог, кроме как скрывать эту боль и ждать, когда она станет еще сильнее.

Он носил вандейковскую бородку, заостренную бритвой до такой степени, что вполне могла бы пронзить картофелину. Его серебряные волосы были аккуратно зачесаны назад и принадлежали к тому типу волос, которые не могут допустить ни малейшей растрепанности, если только ситуация категорически не требует этого. Его вполне можно было принять за парикмахера, обсыпанного с головы до ног косметической пудрой и облитого розовым маслом, с усами, загнутыми на кончиках. Но кто он такой на самом деле, не знал толком никто. Он «отошел от дел», а прежде руководил бизнесом, связанным с экспортно-импортными операциями. Он носил белый костюм. Собирал серебряные монеты. Он был продуктом «старой школы», как сам любил об этом говорить. Он появился на пороге дома несколько недель назад, вернувшись из путешествия по Востоку, а теперь искал, по его словам, место, откуда мог бы «видеть море». И у него была привычка платить за аренду вовремя, даже раньше срока. Этой его последней добродетели было достаточно для получения отличных рекомендаций. Достаточно, по крайней мере, для Розы.

Ко всему прочему, он был хорошо начитан. Поначалу Эндрю это даже понравилось, и он, с прицелом на задуманную им библиотеку, нарочито консультировался с Пенниманом. У них были две дюжины старых книжных полок, которые вместе с прочей мебелью, моделью клипера, торшером и старым китайским ковром, могли послужить созданию сносно удобной комнаты. Эндрю перебрал собственные книги, нашел копии для заполнения полок. Но мысль о том, что туристы, приезжающие всего на несколько дней, будут листать что-нибудь стоящее, может быть, засовывать хорошие книги под поясной ремень, запихивать в сумочки, заставляла его проявлять осторожность. Он воспользовался советом Пиккетта и принес тетушке Наоми шоколадные трюфели и игрушечных каучуковых котиков, а на следующий день они с Пиккетом совершили серьезное путешествие в «Книжные акры» Бертрама Смита и потратили деньги тетушки Наоми на покупку такого числа коробок с книгами, что старый пикап под этим грузом тяжело вздохнул.

Но полки все еще оставались полупустыми. Роза предложила купить всякие безделушки, но Эндрю категорически возражал против этого. Пенниман в демонстративно доброжелательном духе предложил им сотни две книг из своей изрядной библиотеки. Его книги имели вполне пристойный вид – старинные темные корешки, пыльные, успокаивающие, – но большинство из них были посвящены довольно оскорбительным предметам или написаны на иностранных языках, в основном на немецком. Эндрю сомневался, что Пенниман знает эти языки. Просто это был чисто демонстративный жест. «Пенниман – лицемер», – сказал Эндрю Пиккетту, показывая ему старую немецкую книгу с какими-то алхимическими символами. Пиккетт покачал головой, разглядывая рисунки, потом попросил дать ему почитать эту книгу. Были и другие – по истории масонства, об иллюминатах, о цыганах и мормонах, о запретных протестантских ритуалах.