Время было позднее – после полуночи. Пенниман не появлялся весь день. Эндрю это точно знал. Что ж, он был готов дать старику еще час, может быть, самому удастся уснуть ненадолго, если получится. Давно пора было заглянуть в комнату Пеннимана, а наступившая ночь подходила для этого ничуть не хуже, чем любая другая. Он нажал кнопки кухонного таймера на батарейках, установил его на шестьдесят минут. Чтобы таймер не звонил слишком громко, сунул его под подушку на диване, потом лег и почти сразу заснул.
Он проснулся, не понимая, где находится, только что он видел сон про свиней, и вдруг что-то зазвенело у него под ухом. Он нащупал таймер под подушкой и вспомнил. Он сел, словно пьяный, принялся протирать слипшиеся глаза. Он чуть не умирал от боли в спине, а суставы не слушались его. Ему вдруг со страшной силой захотелось снова уснуть, навечно остаться на этом диване. Но он не мог себе это позволить. У него была миссия. Но, едва поднявшись, он чуть не упал лицом вниз. Час сна лишь увеличил его усталость. Мозг превратился в песчаный пудинг. Но тут он подумал о предстоящем приключении, и эта мысль пробудила его. Он потянулся, заправил рубашку в брюки и вышел в гостиную.
Теннисный мячик, положенный им у входной двери, там и оставался. Значит, Пенниман пока не вернулся. Он ушел на ночь, что довольно часто случалось с ним в последнее время. Миссис Гаммидж упомянула о том, что говорила с ним перед обедом. Она сказала, что Пенниман большую часть дня провел в своей комнате, а потом отправился к родственнику в Глендейл, где наверняка проведет всю ночь. Но ни Эндрю, ни Роза не видели Пеннимана тем утром, и Эндрю подозревал, что тот ушел рано и так и не возвращался, значит, миссис Гаммидж солгала. Пенниман, похоже, использовал миссис Гаммидж для собственного алиби. С точки зрения Эндрю, человек, который нуждался в алиби, был обычно виновен по уши.
Эндрю и без того не особенно верил миссис Гаммидж, а после подслушанного разговора – тем более. Он не сомневался – эта парочка что-то замышляет, они объединили свои усилия с того дня, как познакомились в его гостинице. В некотором роде он испытал облегчение, думая об этом. В конечном счете миссис Гаммидж… Эндрю пришла в голову мысль, что Пенниман мог бы найти себе и более надежных союзников. Может быть, его союз свидетельствовал о том, что Пеннимана использовали, по сути, для показухи, в качестве фасада. Он всей своей внешностью
Он огляделся в поисках еще чего-нибудь, чего-то такого, что может произвести громкий стук. Кочерга бы подошла. Она ненадежно висела у него в кованом металлическом держателе, он взял ее и поставил внаклонку у двери. Теперь, если Пенниман появится, об этом будет знать весь дом. Эндрю придется что-нибудь придумать, но это все же лучше ситуации, в которой Пенниман зайдет незаметно и застанет Эндрю за обыском в снимаемой им комнате.
Он поднялся по скрипучей лестнице, прислушиваясь к храпу, доносящемуся из комнаты тетушки Наоми в мансарде, к звукам из спальни, в которой Роза спала вот уже три часа. Он не мог сдержать улыбки. Было какое-то радостное волнение в скрытных действиях в темном доме после полуночи, ведя сражение с силами зла… или с силами чего-то.
Один из котов тетушки Наоми спустился из мансарды и остановился, глядя на Эндрю и мигая. Потом кот проскочил мимо него, спустился по лестнице на площадку цокольного этажа, где сел и уставился на входную дверь. Еще один кот появился сверху, дойдя до Эндрю, потерся о его ногу, потом сел у двери Пеннимана и тихонько мяукнул. На его «мяу» отозвался кот, который сидел перед дверью на цокольном этаже. Эндрю посетило загадочное чувство, будто коты замыслили что-то и подают друг другу сигнал. Эндрю почему-то был уверен, что они на его стороне, что они опять оберегают его.
Он вдруг почувствовал уверенность в себе и ясность. Нервное возбуждение прогнало сон из его головы. Он мог представить себе интерьер комнаты Пеннимана – стул, бюро, книжный шкаф, кровать в алькове, занавеска, отгораживающая альков. Он сам подбирал и покупал эту мебель. Роза сшила занавеску, а Эндрю повесил ее на деревянную штангу над альковом. Он знал каждый дюйм этой комнаты. Ему явно не потребуется фонарик, который лежал в его кармане. Да он и в кромешной тьме там ни разу не споткнется.
Он вдруг чихнул – неожиданно для себя, без малейших предощущений. Он попытался подавить звук, прижав ладонь ко рту, получился некий «апч», сопровождаемый плевком в ладонь. Он сжал пальцами ноздри в предвидении второго чиха и замер на темной лестнице, прислушался еще раз. Сердце его колотилось. Никаких звуков движения он не услышал. Храп, ничем не потревоженный, так и продолжал доноситься сверху, и в неподвижном, закупоренном воздухе лестничной клетки висел лишь намек на кошачий запах. Это каким-то образом утешало и больше не имело власти вызывать у него отвращение или бешенство.