Пенниман любил поговорить. Он считал себя философом.
Эндрю знал это – разговор про утробу у гроба остался у него в памяти.
– Не могу понять, в особенности с Пого.
Пенниман широко раскрыл глаза, словно предлагая Эндрю продолжить и обещая свое внимание.
– Месяц назад, – продолжил Эндрю, – я бы сказал, что любой друг Пого есть и мой друг. Любой человек, читающий Уолта Келли, непременно должен иметь правильные наклонности. Недоумки и притворщики этого не поняли бы. Я воспринимал вас как человека, который засыпает над книгой – кого? – Сартра? Может быть, Манна. Кого-то до блеска отполированного и полного… всякого говна. Но не Пого. Что это может означать, спрашиваю я себя. И похоже, это означает, что, как бы это сказать, вы нечто, подобное потерянной душе. В вас есть нечто, стремящееся быть… могу я сказать, быть на стороне добра? Нечто такое, что ничуть не радуется… чему? – собиранию, скажем, кошачьих фекалий или пусканию слюней над протухшими отбросами в мусорном бачке.
Эндрю сиял, с любопытством глядя на Пеннимана, но была на его лице и гипнотизирующая, полная глубинного смысла улыбка доморощенного психолога, великодушный, сострадательный взгляд, гарантированно обещавший свести Пеннимана с ума. Он напрягся, готовясь к нырку, чтобы увернуться от неминуемого удара тростью. Но ничего такого не случилось. Пенниман смотрел на него, поверхностно дыша. Опустился тяжелый покров смущения.
– Вы закончили?
Эндрю пожал плечами, скосил глаза на парковку. Улица была пустынна. Он ничего не добился своими разговорами.
– Ведите их в дом, – сказал Пенниман и сжал рот, губы его замерли в невыразительном одеревенении. Потом добавил: – На кухню. – Но произнес эти два слова с такой леденящей кровь интонацией, словно кухня была вовсе и не кухней, а средневековой камерой ужасов.
Эндрю с криком метнулся в сторону, таща за собой своего пленителя. Следуя примеру Эндрю, закричал и Пиккетт, и Пенниман, которого такой поворот событий застал врасплох, сделал шаг назад, опасаясь, что Эндрю бросится на него, и в слепой ярости, замахнувшись на него своей тростью, нанес удар по спине человека, который держал Эндрю за руку. Эндрю сильно топнул каблуком по носку ноги человека сзади, продолжая громко кричать и визжать, он пытался раздробить пальцы на ноге своего противника и маневрировал так, чтобы тот находился между ним и тростью.
Все было бесполезно. Человек выбежал вперед, потащил за собой Эндрю и в конечном счете прижал его к стене ресторана. Все было кончено, и единственное, что удалось Эндрю, так это привести в ярость Пеннимана. Он слышал попугаев, кружащих в небе, и споткнулся, когда его подтолкнули к двери.
И тут вдруг парковка превратилась в сумасшедший птичий базар – попугаи били крыльями, кружили в воздухе и пронзительно кричали. Их налетела целая туча – зеленая, галдящая, шумная туча тяжелых попугаев, они бросались на людей, как бойцовские собаки, пикировали на них с высоты, рвали лица кривыми клювами и когтями, пронзительно визжали, пытались выклевать глаза. Пенниман, попытавшись отбиться от них тростью, перешел в оборону и закрыл голову руками. Один из официантов припустил на улицу, преследуемый тремя или четырьмя попугаями, которые, набрасывались, как демоны, на его уши.
Пенниман пригнулся, стараясь не подпустить птиц к своей шее, он пытался свернуться в шар, но, кажется, боялся запачкать свои белые брюки о грязный асфальт парковки. Один из попугаев, огромный красноголовый амазон с размахом крыльев чуть ли не в три фута, вцепился в спину Пеннимана и забрался клювом ему под воротник, тогда старик убрал одну руку от головы и принялся без какого-либо успеха отбиваться от птицы, сначала пытаясь ее прогнать, а потом ухватить.
Попугаи, однако, не проявляли никакого интереса к Эндрю и Пиккетту. Они появились, как вовремя подоспевшая кавалерия. На долгом протяжении в полминуты Эндрю ошеломленно вжимался спиной в стену ресторана, от которой его пытался оторвать громила из пожирателей пончиков, он все еще держал Эндрю за левую руку и вертелся, притоптывал, отбивался свободной рукой от попугаев. Эндрю, увидев свой шанс, ударил этого типа локтем в живот, одновременно вырвался из его хватки и нанес еще один удар по колену.
Два попугая прилетели словно на помощь Эндрю, один вцепился когтями в щеку громилы и, ухватив его клювом за нос, принялся дергать туда-сюда, словно собираясь оторвать. Любитель пончиков взвыл, ухватил птицу обеими руками, но не мог оторвать его от своего лица, потому что сделать это можно было только вместе с носом, и потому с воем бросился прочь, зовя на помощь и истекая кровью, которая уже забрызгала грудь его рубашки. Эндрю бросился бежать со всех ног по Черри к «метрополитану», благодаря небеса за то, что попугаи были на их стороне и ни один из них по ошибке не уселся ему на щеку, чтобы выклевать