Земля мечты. Последний сребреник

Но тут настроение его после неожиданного резкого скачка вверх снова рухнуло. Его переполняла гордыня, и он знал это. Он дивился переменам в добродетелях и эмоциях. Человек всегда старался оттереть другого в сторону или утопить в болоте. Между ними нужно непрерывно выдерживать равновесие, а когда ты уже решил, что всех их сбалансировал, всех раскрутил как надо, они все попадали в кучу-малу, что в очередной раз напоминало тебе, что ты и был самый большой глупец, когда распускал тут хвост павлином. Да, иногда такое напоминание бывало полезным, потому что отражало истину: никем другим, как дураком, ты и не был. А когда ты поздравлял себя во все горло с успехами, тогда-то тебя и ждали самые крупные неприятности, а падение было наиболее болезненным.

Эндрю рассмеялся в первый раз за этот день. В иронии такого положения вещей был своеобразный юмор, в путанице успехов и неудач, желаний и радости, которые сводили людей, словно они сидели в машине, построенной сумасшедшим, пытались повернуть баранку, но рулевое колесо рассыпалось у них в руках, а колеса имели квадратную форму. Но все же каким-то образом, несмотря на все это, он был уверен, что доберется туда, куда ему нужно – где бы оно ни находилось, – несмотря на туман, несмотря на дурацкую конструкцию машины и кривой и закольцованный маршрут.

Он утвердился в решении ничего не говорить Розе про делишки Пеннимана. Он достаточно взрослый, чтобы самому справиться с этим. Он знал, что с радостью отказался бы в ее пользу от части ответственности, выпавшей на его плечи, чтобы уменьшить свое бремя на манер того, как он оставлял кавардак в кухне кафе в надежде, что Роза, или миссис Гаммидж, или эльфы, или коты, или кто-нибудь уберет там за него. И теперь у него был шанс изменить такое положение дел, шанс пройти весь путь до конца.

Когда сражение будет выиграно или проиграно, когда закончится его дежурство в Легионе монет, Розе можно будет рассказать о том, что тут происходило. Все выйдет на свет божий. Ему нужно только терпение. Терпение и ясная голова, потому что он нутром своим чувствовал, что здесь сегодня вечером будет жарко.

А пока все свелось к дуэли между ним и Пенниманом, чуть ли не мелочному состязанию воль, которое началось в тот вечер на передней веранде и превратилось чуть ли не в смертельную схватку. Пенниман начнет действовать, и очень скоро. Вот почему он пришел сегодня домой накрахмаленный, наглаженный и веселый. Внутри себя он пестовал комок ненависти, тогда как на лице носил маску. Но вечером Эндрю сорвет ее. Можно не сомневаться.

* * *

Неприятности начали сыпаться рано. В шесть КНЕКС еще не появлялся. Нервные звонки Эндрю на кабельный канал не приносили никаких плодов. Бригада была в поле. Позвонить им нельзя. Отменить их приезд невозможно, если съемка вообще будет проводиться, то только сегодня. За этим последовали щелчок и гудок. Все следующие звонки упирались в сигнал «занято», но наконец ему удалось установить соединение, вот только на другом конце не было ничего, кроме молчания, а потом далекие голоса, похожие на голоса гуманоидных насекомых. Эндрю стало одолевать подозрение, что телефонные неполадки носят рукотворный характер, и ему показалось, что он слышит приглушенный смех, после чего соединение прервалось.

У кафе собралось слишком много людей. И ему стало казаться, что он приготовил недостаточно гумбо, и если он хочет сделать еще, то ему следует поторопиться. Даже если ему будут помогать, на приготовление гумбо уйдет часа два. А ему уже хотелось присесть и выпить пинту пива. Но кег почему-то отказывался работать, черт бы его драл. Он устойчиво выдавал струю пены, а на дне бокала пива при этом оставалось на четверть дюйма. Пиккетт попытался что-то сделать с кегом, но у него ничего не получилось, и теперь реанимировать кег пыталась Роза. Но Эндрю решил отозвать ее, чтобы нарезать лук и красный стручковый перец.

А ведь всего час назад казалось, что все на мази. В камине потрескивали полешки, и штабелек поколотых эвкалиптовых поленьев расположился сбоку от огня. Все столики были установлены как полагается, розовые гвоздики стояли, окруженные голубоватыми цветками душистого горошка, и все это сделала Роза. На каждом столике стояли керамические солонки и перечницы, хрустальные сахарницы, пара подсвечников и цветы. И все это в сочетании со скатертями с печатным рисунком, дубовыми стульями, разнобойными столовыми приборами и фарфором создавало такую домашнюю атмосферу, что ему вдруг самому захотелось поесть здесь, будучи беззаботным клиентом. Потом его вдруг осенило: все это означало, что он таки добился успеха и кафе набирает обороты. Роза, похоже, думала то же самое.