Земля надежды

— Смотрите, люди леса и реки, смотрите, люди равнин, смотрите, люди морского побережья и болот, смотрите, люди неба, дождя и солнца. Все люди, вышедшие изо рта Великого Зайца, все ступающие по земле, созданной Им. Сакаханна, наша дочь, ради этого мужчины подошла к самому краю темной реки. Он обязан ей жизнью. Она дала ему жизнь, у него мать из племени повхатанов.

Все закивали.

— Женщина повхатанов дала ему жизнь.

Джон чувствовал, как Сакаханна трепещет всем стройным телом, прижатым к нему. Он видел, как ее дрожащие руки опустились по обе стороны плахи и добела сжались, когда она уперлась в дерево, чтобы подняться сначала на колени, а потом встать во весь рост перед людьми своего племени. Он подумал, что и ему надо бы встать рядом с ней, но засомневался, что ноги его удержат. Потом он снова подумал, что если Сакаханна бросилась к нему и подставила свою голову, чтобы ее разбили вместо его головы, то он должен встать рядом с ней. Встать перед ней на колени.

Он с усилием поднял себя на ноги и обнаружил, что ноги у него дрожат, а тело покрылось ледяным потом. Сакаханна повернулась к нему и взяла его за руку.

— Я беру тебя в мужья, — сказала она непослушными губами. — Я беру тебя в наше племя. Теперь ты — один из нас и всегда будешь одним из нас.

Наступило молчание. Джон боялся, что голос опозорит его, что вместо слов вырвется только взвизг ужаса. Он откашлялся и посмотрел на девочку, ставшую женщиной, которая уже второй раз спасла ему жизнь.

— Благодарю тебя за свою жизнь, — сказал он на их языке, запинаясь и примешивая английские слова, когда не мог вспомнить индейские. — Я никогда этого не забуду. Я с радостью беру тебя в жены и с радостью вступаю в племя.

— Это я беру тебя, — с легким ударением повторила она.

— Я рад, что ты берешь меня в мужья, и рад, что племя принимает меня, — поправил себя Джон.

Над толпой пронесся ропот довольных голосов, и все посмотрели на вождя, темного в темных перьях, сгорбившегося, как цапля на сосне, в раздумье нависающего над парой.

Он поднял копье.

— Орел! — крикнул он.

Воины взревели, к ним присоединились женщины и дети.

— Орел! Орел! Орел!

Джон почувствовал, что ноги у него подкосились, и он ухватился за Сакаханну, ища поддержки. Она тоже покачнулась. Ее окружили женщины, а воины подхватили его и понесли. В этой толпе был и Аттон.

— Орел! — радостно вопил он, с ухмылкой поглядывая на Джона. — Орел! Который убивает, прыгая на своего оленя! И который обмочился на собственной свадьбе!

В ту ночь все были в одурманенном состоянии. То в оцепенении, то впадая в буйство, а потом одурманенные и хихикающие, а потом танцующие, прыгающие и поющие под большой желтой луной середины лета.

Они курили священный табак, пока головы от него не зазвенели, пока даже барабанные перепонки в ушах не стали жаркими и не зачесались. Они курили, пока не увидели, как дюжины лун начали выделывать курбеты в небе, они танцевали на танцевальном круге под этими лунами, повторяя коленца, которые выкидывали луны в небе. Они курили, пока не захныкали, мечтая о прохладной воде, и побежали к реке, а там с изумлением уставились на другие луны, плавающие в воде, как дорожки, уводящие в темноту.

Они курили, пока не проголодались, как дети, и тогда совершили набег на запасы в поисках чего-нибудь вкусненького и сладкого, горстями ели сушеную чернику и жарили кукурузу на огне костра, в спешке обжигая языки. Они курили, творя великую оргию, празднуя успешное испытание Орла, положившего голову на плаху. И женщина из их племени положила свою голову рядом из любви к нему, чего не случалось со времен Покахонтас, когда принцесса сама положила голову на плаху, чтобы спасти Джона Смита, хотя она тогда была еще совсем девчонкой и едва ли хорошо понимала, чем рискует.

История Сакаханны была гораздо больше наполнена страстью, и женщины заставляли ее повторять рассказ снова и снова.

Как она встретила Джона и боялась его, как он нежно обходился с ней и совсем не догадывался, что она понимала каждое его слово, и как она слушала его признания, что она красивая, и как она слышала, что он сказал, что в нее трудно не влюбиться. На этом месте женщины вздыхали, а молодые воины хихикали и пихали друг друга под ребра.

Потом Сакаханна рассказывала, как она ждала и ждала его в жестоком мире белого человека в Джеймстауне. И когда она перестала его ждать, как она была рада вернуться и найти убежище у людей своего племени и как радовала ее доброта Аттона, он был для нее мужем, которым могла бы гордиться, восхищаться и любить любая женщина. И, слушая эту часть истории, молодые женщины кивали и посматривали на Аттона с беспристрастной оценкой, как будто им и в голову не приходило, что сейчас Аттон снова был свободным мужчиной.