Земля обетованная. Пронзительная история об эмиграции еврейской девушки из России в Америку в начале XX века

Конечно же то, что она делала всегда – держалась рядом с матерью, день за днём влача унылое существование, она чувствовала благоухание цветущих садов запретной радости, но никогда не сворачивала с пути долга. Я глубоко убеждена, что совершая свои жертвы, она ощущала послевкусие пыли и пепла, ведь Фрида была обычной девочкой, чьё детство было в целом безрадостным, в то время как её потребность в счастье была столь же велика, как и у любой нормальной девочки. Она тонко чувствовала то лучшее, что окружало её в жизни, хотя и не могла выразить свою высокую оценку. Она хотела иметь хорошие вещи, но поскольку её положение в семье не давало ей такой возможности, она развила талант к опосредованному удовольствию, и в этом я вряд ли когда-либо смогу с ней сравниться. Её простой ум не был занят самоанализом. Она не могла объяснить, почему счастлива, она думала, что ей живётся хорошо. Но, должно быть, бывали моменты, когда она понимала, что лучшие вещи не сами по себе недостижимы, а скрыты от нее социальной тиранией. Я могу лишь предполагать, поскольку в нашем повседневном общении она никогда не выказывала признаков недовольства.

Какое-то время после того, как она вышла на работу, мы продолжали проводить часть нашей жизни вместе. Мы записались в вечернюю школу – она, я и двое младших детей, чтобы изучать английский язык и арифметику. Убрав после ужина посуду, мы собирались за большим кухонным столом с книгами, взятыми из школы, и карандашами, которые охотно предоставил нам отец. Я была учителем, остальные – прилежными учениками; и искренность, с которой мы трудились, была достойна тех великих целей, к которым мы стремились. Соответствовали ли достигнутые результаты затраченным усилиям – не мне судить. Я знаю только то, что щёки Фриды горели от волнения, когда она читала односложные английские слова, и глаза её сияли как звёзды в безлунную ночь, когда я объясняла ей, что она, я и Джордж Вашингтоном – все мы сограждане.

Вдохновлённая нашими вечерними занятиями, как могла Фрида Антин не радоваться тому, что просидит весь день, склонившись над иглой, чтобы семья держалась на плаву, и чтобы Мэри продолжала учиться в школе? Утренняя поездка на пароме, когда весенний ветер подёргивал реку лёгкой рябью, возможно, и пробуждала в её сердце невыразимую тоску, но когда она садилась на своё место у швейной машинки, она прославляла свою судьбу и ей хотелось петь, ведь девочки, бригадир и хозяин – все говорили о Мэри Антин, чьи стихи были напечатаны в американской газете. Куда бы она ни шла по своим скромным делам, она наверняка слышала имя своей сестры. Ибо, с присущей ей лояльностью, вся еврейская община претендовала на родство со мной просто потому, что я была еврейкой; члены общины придавали большое значение каждой моей маленькой победе, и указывали на меня с гордостью, как это всегда происходит, если еврей отличился любым достойным образом. Возвращаясь домой на закате, когда розовые бутоны на блестящих стеблях уже закрылись, готовясь ко сну, Фрида чувствовала усталость того, кто тяжёлым трудом зарабатывает на хлеб; но когда после ужина мы открывали наши книги, её дух возрождался, и лишь когда лампа начинала дымить, затухая, она задумывалась о том, что пора отдохнуть.

Перед сном мы с ней болтали, как раньше, когда мы были маленькими девочками в Полоцке, только теперь, вместо того чтобы, закрывая глаза, видеть воображаемые чудеса, в соответствии с нашей игрой на сон грядущий, мы обменивались анекдотами о чудесных приключениях из нашей американской жизни. Я в таких случаях несомненно хвасталась тем, что делала в школе и в обществе членов школьного комитета, редакторов и других выдающихся людей; и в том, как Фрида восхищалась моими достижениями, проявлялась вся красота её симпатии. Как в былые времена, когда я была непослушной и приглашала её разделить со мной покаяние, она присоединялась ко мне в духовном смирении и торжественно клялась вести себя лучше; так и теперь, когда я была полна гордости и честолюбия, она тоже чувствовала корону на голове и слышала шум аплодисментов грядущих поколений. Разделяя таким образом славу своей сестры, разве могла Фрида Антин сомневаться, что её доля была достаточной наградой за юность, прошедшую в тяжком труде?

Я, в отличие от моей сестры, в то время не зарабатывала себе на хлеб, но можно сказать, что я зарабатывала себе на соль, подметая, моя и драя по субботам, когда не было школы. Мама не могла регулярно вести домашнее хозяйство, поскольку постоянно была занята в магазине, так что нам, детям, многое приходилось делать самим, чтобы поддерживать пустые комнаты в чистоте. Даже здесь Фрида выполняла львиную долю работы, бывало, я всю субботу тратила на то, с чем умелые руки Фриды справлялись за несколько движений. Мне не нравилась работа по дому, но я любила порядок, поэтому я охотно мыла окна и даже умудрялась повеселиться, пока драила пол – я намечала на полу узоры и скользила по ним по всей комнате в искрящемся облаке мыльной пены.