Земля обетованная. Пронзительная история об эмиграции еврейской девушки из России в Америку в начале XX века

Мой отец так сильно стремился сделать из нас американцев, что был весьма опрометчив и напорист в своих методах. Накануне нашего отъезда в Новый Свет он открытым текстом написал моей матери, что прогрессивные евреи в Америке не тратят свои дни на молитвы, и настоятельно рекомендовал ей оставить свой парик в Полоцке, как первый шаг на пути к прогрессу. Моя мать, как и большинство женщин в Черте, всю свою жизнь в религиозных вопросах полагалась на авторитет, так что она только выполняла свой долг перед мужем, когда поняла его намек и отправилась в путешествие без парика. Не то чтобы она сделала это без сопротивления, еврейская вера глубоко в ней укоренилась, как это всегда бывает с лучшими из евреев. Закон Отцов был обязательным для неё, а внешние символы послушания неотделимы от духа. Но в то же время до нас в Полоцке стало долетать из большего мира и особенно из Америки дуновение бунта против наносной ортодоксальности. Сыновья, чьи родители обеднели, заплатив штраф за уклонение от военной службы, чтобы спасти своих любимых чад от неизбежных грехов нарушения иудаизма во время службы, присылали домой свои портреты с бритыми лицами; и опечаленные пожилые отцы и матери, вознеся особые молитвы за вероотступников и сделав пожертвование от их имени, выставляли дорогие сердцу портреты на столе в гостиной. Племяннику моей матери оказалось достаточно отъехать не дальше Вильно, в десяти часах езды от Полоцка, чтобы научиться бриться; и даже в нашем городе молодые образованные женщины после замужества стали отказываться от париков. Ярким примером была прекрасная дочь рава Ложе, которая, даже несмотря на прямое отношение её отца к иудаизму, не покрывала свои прекрасные чёрные локоны, как незамужняя женщина; и то, что рав не отрекался от своей дочери, было ещё одним признаком того времени. Неудивительно, что моя бедная мать, потрясенная предвестниками революции среди нас, и следуя чёткому распоряжению мужа, отказалась от символа супружеской верности, усомнившись лишь на мгновение. Учитывая, что тяжёлое бремя, которое она несла с самого детства, никогда не давало ей времени думать самостоятельно и заставляло её всегда слепо следовать проторённым путём, я думаю, ей следует отдать должное за то, что оказавшись в столь запутанной ситуации, она окончательно не лишилась самообладания. Рождённая подчиняться, она подчинялась, и столкнувшись с конфликтом авторитетов, она с готовностью приняла новый порядок вещей, который будет определять будущее её детей, чем показала свою врождённую способность к адаптации и готовность подчиняться чужой воле, что является одной из самых очаровательных черт её кроткого характера и стремления держаться в тени.

Отец дал маме очень мало времени, чтобы приспособиться к новым условиям. Прошло всего три года с тех пор, как он покинул Старый Свет с его укоренившимися предрассудками. Учитывая его образование, отец многое спланировал для себя, но его образ мыслей пока не позволял ему включить женщину в интеллектуальное освобождение, к которому он сам так стремился даже будучи в России. Это было ещё в то время, когда он был поражен, узнав, что женщины пишут книги – используют свой ум, своё воображение без посторонней помощи. Он по-прежнему оценивал умственные способности среднестатистической женщины лишь немногим выше, чем у скота, за которым она ухаживает. Он считал обязанностью жены следовать за мужем во всём. Он полагал, что может думать за всю семью, и будучи убежденным, что соблюдение внешних форм ортодоксального иудаизма будет препятствием в гонке за американизацию, он без колебаний направил нашу семейную жизнь по неортодоксальному пути. В этом не было никакого сознательного деспотизма, он просто по-мужски торопился осуществить мечту, благородство которой никто не смел оспорить.

У моей матери, как мы знаем, первоначально не было желания отходить от древних обычаев, в отличие от моего отца с его привычным скептицизмом. В душе он всегда был нонконформистом; она, любя его, жила под игом предписанного поведения. Для него личная свобода была единственным приемлемым условием жизни, для неё – полнейшим замешательством. Таким образом, по велению отца, моя мать постепенно сбросила с себя покров ортодоксальных обрядов, но этот процесс причинил ей немало боли, ибо ткань этого священного одеяния была вплетена в ткань её души.