Земля обетованная. Пронзительная история об эмиграции еврейской девушки из России в Америку в начале XX века

Закончив писать, я сама была поражена длиной, торжественностью и благородством своего стихотворения. Моего отца переполняли эмоции, когда он читал его. Его руки дрожали, когда он поднёс бумагу к свету, а в глазах стояли слёзы. Моя учительница, мисс Дуайт, была просто поражена моей работой, сказала много добрых слов, и задала множество вопросов; всё это я приняла с важностью, подобающей тому, кто побывал в облаках и вернулся на землю избранным. Когда мисс Дуайт попросила меня прочесть моё стихотворение в день празднования, я охотно согласилась. Не в моём духе отказываться от возможности рассказать одноклассникам о том, что я думаю о Джордже Вашингтоне.

Я не была героической фигурой, когда стояла перед классом, воздавая хвалу Отцу его нации. Тощая, бледная, измождённая, короткие чёрные локоны ниспадают на лоб, выпуклые глаза смотрят пристально – я, должно быть, выглядела скорее испуганной, чем внушительной. Платье тоже не добавляло мне изящества. Тогда в моде была одежда в клетку, и моё красно-зелёное клетчатое платье совершенно не шло к моему цвету лица. Я ненавидела это платье, когда думала о нём, но в тот великий день я вообще забыла о том, во что я одета. Каблуки прижаты друг к другу, руки по швам, я громко восхваляла Джорджа Вашингтона. Голос был слабоват и в сочетании с моими впалыми щеками наводил на мысль о чахотке. Моё произношение было неправильным, а чтение монотонным. Но у меня было достаточно мужества, чтобы отстаивать свои убеждения. Я выступала перед четырьмя десятками своих сограждан, наряженных в чистые блузки с оборками. Я должна рассказать им, что Джордж Вашингтон сделал для их страны – для нашей страны – для меня.

Сорок моих сограждан. Государственная школа, Челси

Теперь я могу смеяться над немыслимым метром, напыщенными фразами, размашистыми повторениями моего стихотворения. Много лет назад я, вероятно, тоже смеялась над ним, когда бросила свой единственный экземпляр в мусорную корзину. Копия, которую я сейчас держу в руках, была одолжена мне мисс Дуайт, которая бережно хранила её все эти годы, без сомнения, ради того, чтобы сохранить то, что я стремилась выразить, когда кропотливо согласовывала друг с другом более десятка аляповатых строф. Но сорока согражданам, сидящим рядами передо мной, тогда было не до смеха. Даже плохие мальчишки сосредоточенно слушали, загипнотизированные торжественностью моего поведения. Если они и получили хоть какое-то представление о том, что означали обрушившиеся на них градом мудрёные слова, то только благодаря мистическому внушению. Своим гипнотическим взглядом я приковала к себе внимание восьмидесяти глаз, и зачитывала им строфу за строфой настолько выразительно, насколько это позволяла сделать нескладность строк.

Тот, чей дух, отвага и вера,
Землю спасли от изуверов,
От высшего зла и от горькой неволи,
Всего, чему учат диктаторов в школе.

Кто родине шанс дал освободиться?

Кто тот человек, кем мы будем гордиться?
Он – Вашингтон!
Бессмертный и честный
Пусть имя его будет всем нам известно!

Остальные части стихотворения была не лучше этой, но дети слушали. Им пришлось. Для начала я сообщила им новость, заявив что:

Конституции автором был Вашингтон,
И священна рука того,
Кто написал в наставлении славном сём,
Что все люди равны до одного.

Это было встречено вежливым молчанием, возможно потому, что другие сограждане имели такое же смутное представление об исторических фактах, как и я в то время. «Ура Вашингтону!» они поняли, и «Троекратное ура Красному, Белому и Синему!» тоже, что вполне естественно. Но моё стихотворение пронизывал особый мотив – смысл которого в полной мере, помимо меня, был бы понятен только Исраэлю Рубинштейну или Бекки Аронович. Ибо я выразила чаяния «несчастных сынов Авраама», сказав:

И вот изнурённые дети Израиля
В царстве Свободы покой обрели,
Мы долго скитались как птицы по свету
И в новом гнезде поём песни свои.

Мальчики и девочки, перед которыми никогда не закрывали двери из-за религии их отца, сидели как зачарованные на своих местах. Но они очнулись и стали искренне аплодировать, когда я закончила, следуя примеру мисс Дуайт, счастливое выражение лица которой говорило о том, что я отлично выступила.