Земля обетованная. (Сборник)

Поднявшись по ступенькам, Билл услышал песню и стиснул губы. Это совсем не походило на мелодию, поскольку являлось одной из ноющих, невозможных гармоний, которые Руфус постоянно напевал, не совсем сознавая, что делает. Слова были не английскими, он пел их отрывками, а мелодия была более чуждой, чем какофония восточной музыки. Билл попытался понять, о чем поется в песне, но быстро сдался. Он частенько так поступал за последний месяц, с тех пор, как стало очевидно, что Руфус не остановится на тридцати пяти, что должно было стать концом его путешествия во времени. Билл встретил неудачу на полпути и сделал это со всей невозмутимостью, которую смог призвать. Не оставалось ничего, кроме как достойно принять поражение.

Руфус на качелях казался спящим. Веки закрывали раскосые черные глаза, а лицо не выражало ничего, кроме расслабленности. Билла беспокоило, что, хотя оно больше не походило на лицо Уэстерфилда, но все равно имело нечто общее с его собственным. Снова и снова он с беспричинной тревогой чувствовал, что, по мере изменения внешности Руфуса, тот начал приобретать черты лица Билла. Разумеется, это было не так, поскольку ужасные перемены заключались не просто в том, что лоб и скулы стали другими, но эффект все равно приводил в замешательство.

Руфус не открыл глаза, когда шаги его сына застучали по полу веранды.

- Собираешься сегодня вечером пойти на свидание, Билл? - лениво спросил он.

- Нет, спасибо, только не с одной из твоих девушек. Я знаю, когда мне лучше устраниться.

Так и не поднимая век, Руфус засмеялся глухим, ленивым смешком, обнажив белые зубы. Затем слегка пошевелился и все же взглянул на сына. Билл ощутил, как его внезапно сковал ужас. Было очень неприятно взглянуть в эти глаза без предупреждения.

Поскольку, хотя веки поднялись, Руфус смотрел непосредственно черными взглядом, который когда-то был насмешливым, а теперь только ленивым и самодовольным. Его глаза закрывало нечто тонкое и непроницаемое, нечто, медленно отодвинувшееся назад, с неторопливостью кошачьего или совиного взгляда. Не так давно у Руфуса появилась мигательная перепонка, третье веко.

Если он знал об этом, тмо не подавал вида. Он радостно улыбался. Перепонка отодвинулась и исчезла, словно ее вообще не было. Руфус вытянулся и встал с размеренной, медленной гибкостью, и Билл на секунду сумел забыть о том, что только что видел.

Тело Руфуса имело прекрасную мускульную координацию, которая теперь выглядела как-то театрально. А организм внутри, наверное, невероятно отличался от человеческого. Билл не проверял, что изменилось за последние пару недель, хотя изменения, наверняка, происходили ежеминутно. С чисто научной точки зрения, Билл должен быть в восторге из-за того, что происходит. Но не был. Он принял факт провала, потому что должен был так сделать, но узнавать причины такого исхода ему совсем не хотелось. Дело не только в нерешенной загадке. А в том, что в этом тесно замешана его собственная плоть и кровь. Как человек с неизлечимой болезнью может скрывать свою немощность, так и Билл не будет дальше разбираться в невозможных вещах, меняющих тело, которое на половину принадлежало ему.

Руфус смотрел на него и улыбался.

- Как ты состарился, - пробормотал он. - И ты, и Пит. Я помню, когда вы были мальчишками, два-три месяца назад. - Он зевнул.

- У тебя сегодня свидание? - спросил Билл.

Молодой Руфус кивнул, и на мгновение его черные глаза почти закрылись, а третье веко сонно скользнуло вперед, полуприкрывая радужную оболочку. Он выглядел, как осторожный, враждебно настроенный кот. Билл не мог смотреть на него. К этому времени Билл стал безразличным к этим меняющимся парадоксам, и его уже не шокировало хладнокровие Руфуса, но он все еще не мог спокойно смотреть на его глаза, этот новейший признак ненормальности.

- Не выгляди таким самодовольным, - коротко сказал он и быстро ушел в дом, позволив двери громко захлопнуться за ним.

Руфус приоткрыл глаза, и дополнительное веко отъехало назад, но не до конца. Он посмотрел вслед сыну, но как-то без особого интереса, как человек, смотрящий за уходящим котом, равнодушным к чужому виду взглядом.

Этой ночью Руфус пришел домой поздно и очень пьяным. Морган с Биллом ждали в гостиной, и молча вышли встречать такси, привезшее Руфуса. Его обмякшее тело было грациозным даже в таком состоянии. Водитель был чуть ли не в истерике. Он боялся трогать своего пассажира. Было невозможно понять, почему - наверное, из-за чего-то, что Руфус сделал или не сделал, а, может быть, только сказал по пути домой.

- Что он пил? - продолжал спрашивать водитель, делая акцент на последнее слово. - Что он мог такое пить?

Они не знали, что ответить на это, и так и не получили вразумительного ответа от водителя. Такси уехало, как только Билл заплатил, - водитель отказался прикасаться к деньгам из бумажника Руфуса, - скорее даже не уехало, а умчалось, взревев двигателем.

- Раньше так уже было? - спросил Морган через поникшую набок темно-рыжую голову Руфуса.

Билл кивнул.