Земля под копытами

Раня пальцы об острые края жестяной банки, открыл тушенку и припал к ней, испытывая волчий аппетит. Ножом и горбушкой поддерживал жирное мясо и, почти не жуя, глотал. Вкуса он не чувствовал, охваченный одним лишь желанием — набить утробу. Через несколько минут лишь подливка, крапленая белыми кружками сала, жирно поблескивала на дне жестянки. Он запрокинул голову и, наклонив жестянку, выпил жир — сладкий, с привкусом железа. Когда, приятно изнеможенный, как вчера после Олениных объятий, опустил пустую банку и открыл глаза, заметил вахтера, который с порога дежурки растерянно смотрел на него.

— Покойный товарищ Харлан тоже любил тушенку. Каждый день тут у меня перехватывал…

А Петро хвалился ему, что бережет спортивную форму и обходится без обеда!

Глава пятая

Я вышел из проходной во двор и механически, словно в сотый раз, швырнул жестянку за стену — там звякнуло. Заинтересовавшись, я пошел на звук: в закутке, возле глухой стены конторы, ржавела довольно большая куча банок из-под тушенки. Между давними уже торчал бурьян, а сверху поблескивали новенькие жестянки, и морды волов еще не слиняли. Но это зрелище не угнетало меня. Наоборот, чувствовал себя так, будто это я умолотил гору мяса, и силы мои утроились, энергия выплескивала через край. Хотелось подпрыгнуть и шлепнуть по солнцу, словно по мячу, выкатившемуся на ровное поле осеннего неба.

В конторе было тихо и пусто. Приемная показалась прохладной и сумеречной после улицы, залитой ярким солнцем. Секретарша поправляла прическу, заглядывая в зеркальце. Я же видел только высокую грудь, натягивавшую белоснежную водолазку. Крадучись, словно кошка, подступал к ней. Девушка подняла голову, когда я был уже рядом. Жадно припал к ее губам и почувствовал знакомый сладковатый вкус помады. Она ответила на поцелуй всем своим телом, будто давно ждала меня, и тут же ловко выскользнула из моих объятий, словно рыба, гибкая и скользкая в своей синтетической оболочке. Быстро встала по другую сторону стола.

— Петрусь. Глупенький, ведь Георгий Васильевич у себя…

Слова ее едва пробились ко мне сквозь розовый туман, но сразу же протрезвили. Я поправил галстук, выпил стакан воды. Потом спросил глухим, словно осевшим от курения, голосом:

— Что, укладывает чемоданы?

— Кто знает, кто знает… — загадочно улыбнулась секретарша и принялась заново красить губы. — Сумасшедший, разве можно так целоваться на работе!

Я постучал в дверь директорского кабинета и вошел.

Кажется, Георгий Васильевич не заметил меня. Сидел за столом, подперев ладонью голову в венце седых волос. Пиджак расстегнут, на ярко-белой шелковой сорочке поблескивает позолоченный зажим для галстука. Лицо серое, утомленное. Прошла не одна минута, пока он наконец поднял увлажненные слезою глаза. Но, увидев меня, директор привычно улыбнулся. Улыбка была широкой, жизнерадостной, но немного отчужденной, будто мысленно он был сейчас где-то далеко, а над столом висел лишь слепок, оттиск его лица.

— Ну что, Андрей, все бегаешь? — Он впервые назвал меня по имени. — Вот так, Андрей… — И быстро перешел на будничный, официальный тон: — Передай секретарше, что я никого не принимаю. Но пусть не отходит от телефона, мне позвонят.

«Это один из тех моментов, которые редко случаются и которые нельзя не использовать. В жизни очень легко опоздать…» Я отвернулся к окну и сказал дрожащим от сдерживаемой боли голосом:

— Мне очень жаль… Я так мечтал работать рядом с вами… — От волнения у меня перехватило дыхание. — Вы мне как отец. Простите, теперь я имею право это сказать…

Я махнул рукой и почти побежал к двери, спотыкаясь деревенеющими ногами о ковер. Но на пороге, меж двойных дверей, убрал с лица взволнованную маску и шагнул в приемную сдержанно, деловито. Секретарша кому-то звонила, наклонившись к аппарату.

Подойдя к окну, я стрельнул глазом на уличные часы: начало третьего, нужно торопиться, в половине третьего Олена будет ждать на стоянке такси. Я осторожно постучал в кабинет заместителя. Прагнимак был у себя.

— Извините, Илья Денисович, мне крайне необходимо часа на два уйти из конторы. Завтра профком рассматривает квартирный вопрос, и я должен дооформить некоторые бумаги…

— Вы мне не нужны, — Прагнимак передернул плечами. — Но предупредите своего заведующего…

Я принудил себя выдавить на лице благодарную улыбку:

— Я не задержусь…

Прагнимак не отрывался от бумаг, я тихо прикрыл за собой дверь кабинета и побежал по теплым полуденным улицам в сторону Бессарабки. Пожелтевшее небо висело низко над городом, было душновато, словно в малогабаритной квартире. Я еще никогда не чувствовал себя таким возбужденным: пялился на каждую молодую женщину, шедшую навстречу, женщин было много, и все пышнотелые, грудастые, с бедрами, прельстительно обтянутыми узкими мини-юбочками. Безумное желание обессиливало меня. Я вспотел и тяжело дышал, особенно в переходе под Крещатиком, когда десятки оголенных женских плеч окружили и сжали меня, лишая сознания случайными прикосновениями.

Олена, как и уславливались, стояла на стоянке такси.

— Я за вами?