Земля под копытами

Она оглянулась и сняла темные очки. Это был скорее взгляд матери, чем любовницы, — столько мягкой нежности светилось в глазах.

— Да. Вам далеко ехать?

Я наклонился и прошептал ей на ухо:

— Безумие, конечно, но я очень тебя хочу…

Олена взяла мою руку в свою и погладила. Я невольно оглянулся: не наблюдает ли кто-нибудь за нами?

— Глупенький, ты хочешь не меня, ты хочешь всех… А я уже старая, никому не нужная женщина.

— Неправда, ты молодая и красивая… — За нами уже заняли очередь и, казалось, прислушивались к разговору. — Так вам на Куреневку? Нам по дороге.

Олена понизила голос:

— Мне давно не говорили таких слов. Только очень прошу, будь со мной искренним. Если я ошибусь в тебе, буду очень страдать. Понимаешь? Но ты меня совсем не слушаешь…

— Я не мог дождаться, когда наконец будет четверть третьего. Уже хотел тебе звонить, чтобы перенести свидание на более раннее время, но появился Прагнимак и прибавил работы.

— Сегодня он особенно озабоченный. Даже не позавтракал. Побрился, оделся — и сразу в управление.

— Ему светит быть директором. Ты разве не слышала?

— Он этим не увлекается. Тем более я.

— Ты плохая жена.

Олена снова надела очки, уголки ее губ задрожали.

— Спасибо… Но я хорошая любовница. Разве нет?

— Извини. — Я понял, что сморозил глупость, это меня немного отрезвило. Следует быть осторожнее. «Нужно быть хи-и-и-трым», — говорил Петро Харлан, посмеиваясь.

Мы сели в такси, и я ощутил Олену совсем близко. «Волга» ползла по запруженным машинами центральным улицам, шофер напряженно смотрел вперед. Я упал лицом на Оленины колени и, пьянея, поцеловал их.

— Безумный… — прошептала Олена, запуская пальцы в мои взлохмаченные волосы, и это была самая волнующая минута за последний час и за два последующих. Ибо вопреки всему я в душе был сентиментален.

Впрочем, сентиментальность и волчья натура не исключали друг друга. Я вспомнил, как плакал Петро, когда решил расстаться с Лелькой. Сейчас мне хотелось, чтобы машина никогда не останавливалась: в лесу, на безлюдье, я буду совсем другим, а тут в моей груди теплилась нежность…

— Ты мне сейчас очень-очень нравишься, — сказал громко, не боясь, что шофер услышит. — Я не люблю красивых слов, они пошлы, но ты понимаешь…

Видел, как из-под ее накрашенных ресниц выкатилась слеза и побежала по щеке, оставляя тусклый след. Олена отвернулась к окошку, улыбаясь сквозь слезы. Я закрыл глаза, понемногу нащупывая себя прежнего, которым, казалось, был до несчастья с Петром, и в душе посветлело, будто далеко на горизонте занимался день. Но такси остановилось, шофер властно щелкнул счетчиком. Я протянул водителю два рубля и, не ожидая сдачи, вышел из машины.

Шишигу оглушил густой дух нагретого соснового дерева. Он оскалился и вздохнул полной грудью. Все нутро его дрожало. Он взял Олену за руку выше локтя и повел в глубь леса. Под ногами шуршала хвоя и дубовые листья. Позднее он увидел на Олениной руке следы своих пальцев — два синяка. Олена едва поспевала за Шишигой на своих высоких каблуках, что нанизывали красные листья, словно куски мяса на вертел; Шишига щелкнул зубами и тут же рассмеялся, чтобы свести это к шутке. Олена даже не улыбнулась. Наоборот, рука ее напряглась, словно противилась его насилию. Он испугался, что Олена сейчас повернет назад, сядет в трамвай и поедет в город. Огляделся вокруг — они стояли в молодом редком дубняке. Неподалеку темнела ложбина, устланная сухими листьями. Он обнял Олену и опустился с нею в ложбинку. Олена была покорна, но Шишига сначала не замечал, что она уступает ему через силу. Он ощущал лишь себя и уже потом только заметил, что женщина плачет.

— Что с тобой? — неприязненно спросил он; слезы раздражали его.

Вдруг в нем проснулся страх. Ослепленного страстью, его не трогало, что лес просвечивает, и хорошо еще, если никого поблизости не было. Сколько он клялся себе быть осторожным! Еще наткнется кто-нибудь из знакомых. Почему она не прикроет своих голых ног?

— Тебе плохо?

— Нет. — Олена достала из сумочки платочек, вытерла глаза. — Я не сержусь. Это сейчас пройдет. Что ж, во всем виновата только я, только я. Обними меня. Почему ты сразу после этого становишься таким чужим?

Не отвечая, он заставил себя пальцами погладить ее плечо. Подняв голову, украдкой окинул взглядом лес: вокруг не было видно ни души. Это немного успокоило Шишигу. Было душновато, солнце, повиснув между двух сосен, смотрело прямо в ложбинку, где они лежали. Он придвинулся ближе к женщине, положил голову ей на колени, как герой недавно виденного им фильма, — и удивился, что сознательно копирует чужую нежность. Впрочем, это была минута слабости, дань его человеческой природе. Он подумал, что не стоит тратить много времени и что надо вытянуть из Олены всю информацию. Сначала необходимо произвести разведку в тыл противника: узнать как можно больше подробностей о Прагнимаке, о его жизни, о человеческих слабостях, чтобы играть на них. Он не будет ползти годами и десятилетиями на гору, как это делал Харлан, чтобы неожиданно поскользнуться и упасть на полдороге…