Земля под копытами

— Вы знаете, тут такое было… — зашептала, оглядываясь на дверь директорского кабинета. — Во-первых, о вас уже дважды спрашивал Георгий Васильевич. Вы, конечно, знаете, что он остается директором? Но какое сердце, Петр, какое сердце! Сегодня я влюбилась в него, честное слово. Не ревнуйте, вы такой умненький, интеллигентный мальчик, вы все поймете. Это платоническая любовь. Представляете, еще ничего не известно, еще все уверены, что его отправят на пенсию, директор собирает в своем кабинете актив… Петр, это нужно было видеть. Я стояла в дверях, звонили телефоны, но я не могла оторвать глаз от его лица! Ну, не хмурьтесь, Петр, он со мной не заигрывает! И вот представляете, все словно на похоронах, он поднимается и говорит взволнованным, мужественным голосом: «Товарищи, это наше последнее общее собрание, завтра за этим столом будет сидеть новый директор, я честно руководил конторой семнадцать лет, и мне хочется попрощаться с вами… Тут он заплакал, натурально заплакал!

Я поцеловал ее холодную щеку и решительно вошел в кабинет.

— Наконец-то! — воскликнул Георгий Васильевич. — Ну как, собрал свое бумажное войско?

Итак, он уже говорил обо мне с Прагнимаком, потому что, кроме заместителя, никто не знал, для чего я отпрашивался.

— Готово к бою! — отрапортовал я, ища на лице директора следы тревожного дня, — их не было. — Форма номер три, оказывается, мне не нужна, справку из домоуправления подпишут завтра, теперь с места прожи…

— Эх, развели мы бюрократию! — покачал головой Георгий Васильевич, прерывая мой монолог. — Есть срочное поручение. Билет на завтрашний матч уже имеешь?

— Нет, — загрустил я. — Так забегался. Да и не достать, наверно. Международная встреча (я вспомнил афиши на рекламных щитах).

— Тоже мне молодежь. Уже и крылья опустил. Боимся мы трудностей, боимся. А когда-то не боялись. Хорошо, бери машину и мчись на стадион. Там у меня знакомая кассирша, постучишь, скажешь — для Георгия Васильевича. Возьмешь четыре билета — два для меня и моей Вики, пусть спустится со своего Олимпа на грешную землю, и для себя с шофером. Как, выиграют наши?

— Должны выиграть… — растерялся я, потому что не знал даже, какие команды играют.

— Что я слышу! — Георгий Васильевич откинулся в кресле. — Где твоя боевая уверенность? Боевой дух болельщиков — главное для победы команды!

— Выиграем, Георгий Васильевич!

— Вот так-то. А что, говорят, Блохин не будет играть?

— Впервые слышу.

Директору не терпелось поговорить о футболе, но я давился каждым словом. Это было для меня все равно, что анализировать лексические особенности китайского языка.

— Эх, не узнаю своего помощника! — Директор взглянул на часы. — Покойный Харлан был футбольный академик. Вот голова! Он знал результаты встреч десятилетней давности. А футбольный прогноз!.. Ну, хорошо, — смилостивился наконец, — завтра у нас будет время обмозговать футбольные проблемы. Поедем с тобой, друг, в древний Мрин. Дела, браток, дела. Утром приготовишь бумаги и в десять — как штык. Должны вернуться до футбола.

— Понял, Георгий Васильевич!

— Будь здоров! Возле стадиона машину отпустишь.

— Слушаю, Георгий Васильевич! Разрешите…

И тут лицо директора стало холодным.

— Откуда это у вас, молодой человек: «слушаю», «разрешите»… Из какой такой оперы?

Я смутился и молчал, чтобы еще больше не испортить себе дело.

— В нашем коллективе, парень, отношения товарищеские. Конечно, не какая-то там вакханалия, а с чувством ответственности. Только так, молодой человек. Подумайте…

— Инерция, — промямлил я, едва не плача от злости на самого себя.

— У нас с вами не должно быть инерции, — твердо произнес Георгий Васильевич, и лицо его посветлело. — Мы с вами не имеем права на инерцию. Вот так.

— Извините.

Я почтительно склонил голову и вышел.

Когда он наконец пробился сквозь толпу к кассе и взял билеты на футбол, было уже шесть. Начало спектакля в оперном (итак, курс на Викторию, а Олену — в запасные…) — через полтора часа. За эти полтора часа нужно было побывать в обменном бюро (адрес он узнал у секретарши директора), читальне — наскоро просмотреть последние публикации о футболе (иначе о чем разговаривать завтра с Георгием Васильевичем?) и поужинать.

Шишига взял штурмом переполненный троллейбус — люди возвращались с работы.

Он вступил во двор бюро по обмену жилой площади, как ступают первооткрыватели на берег неизвестного континента: с осторожностью и триумфом. На сером асфальтированном квадрате толпились, живо переговариваясь, люди. Шишига в нерешительности остановился, не зная, в какую дверь войти. Но к нему уже подходили:

— А вы что обмениваете?

— Однокомнатную на Нивках.

Разочарованное молчание.

— А что хотите?

— Однокомнатную или двухкомнатную в центре.

— Ну…

Иронически:

— Возле оперного — согласны?

— Именно возле оперного и ищу.

— Какой быстрый! Однокомнатную в центре!

— Да он шутит!

— Что он хочет?

— Однокомнатную в центре за однокомнатную на Ново-Гостомельской…

— Года два походит — найдет. Помните, зимой тут ходил долговязый, с бородой? У него двухкомнатная на Отрадном, так уже выменял на площади Толстого, оформляет.